Фельдмаршалы Победы. Кутузов и Барклай де Толли - Владимир Мелентьев Страница 10

В результате в руках Барклая де Толли оказался мобилизационный план Франции и ее союзников по антирусской коалиции, «секретнейший и наиважнейший документ, в котором хранилось военное счастье Франции».

Напав на след русской военной разведки, тайная полиция Франции любыми способами пыталась выведать степень рассекреченности военных планов.

Если к сказанному добавить, что у предшественника Лористона (французского посла в Петербурге А. Нарбонна) была выкрадена шкатулка, тоже с секретными планами подготовки Наполеона к войне, то гнев Наполеона и назойливые приглашения Лористона понять было нетрудно. Когда как не во время пьяного застолья развязываются языки у захмелевших!

И снова вернемся на поле предстоящей брани.

Конечно, скрыть приезд русского царя в Вильно оказалось невозможно, так же как и приезд французского императора в Ковно. Впрочем, Наполеон особого секрета из своего «путешествия» и не делал. Города вассальной Европы встречали появление его фейерверками, балами да приемами. В тот момент его более всего занимала мысль, удастся ли завершить сосредоточение 600-тысячной группировки войск на границе с Россией. Не предпримет ли Россия упредительных мер? Не начнет ли громить подходящие войска по частям? Конечно, рассудительный и осторожный Барклай вряд ли пойдет на такое. Но! Там же находился и стремительный Багратион, имевший большое влияние на монарха. ^[27]

Дабы избежать столь неудачного оборота, Наполеон посылает к русскому царю своего дипломата (того же А. Нарбонна), который уверениями о мире и дружбе должен был притупить бдительность русского царя. Ему же вменялось, если возможно, разведать состояние русской армии.

Предвидя все это, Барклай окружил прибывшего Нарбонна своими агентами, кои в период встречи его с царем снова вскрыли шкатулку Нарбонна и ознакомились с инструкцией Наполеона, в которой говорилось:

● узнать число войск; кто командует ими и каковы они; каков дух в войсках и каково расположение жителей; нет ли кого из женщин, особенно в окружении царя;

● знать расположение духа самого монарха;

● свести знакомства с его окружением.

Вместе с тем по приезде императора в Вильно начались сплетни, интриги, навязывание сумасбродных планов предстоящей войны.

«Главнокомандующий Барклай де Толли, — писал в этой связи виленский губернатор Леванский, — человек честный, благородный и холодный, часто приходил от того в отчаяние… проекты за проектами, планы и распоряжения, противоречивые друг другу, сыпались как из рога изобилия. Все это, сопряженное с завистью и клеветой, нарушало спокойствие главнокомандующего, отзывалось на его подчиненных». И далее: «Но Барклай непоколебимо продолжал свои распоряжения с той же настойчивостью. Дивиться надобно твердости характера сего полководца».

Было и другое. С приездом императора и увеличением в Вильно наиболее привилегированного сословия гвардейских офицеров участились пьянки и кутежи. Шел сбор «пожертвований» на строительство специального зала на банкет в честь монарха. Стоимость билета на сие благотворительное увеселение доходила аж до 100 рублей! Вильно впал в такую беспечность, словно неприятель был за несколько тысяч верст.

Надо отдать должное французской разведке. Крыша банкетного зала, построенного архитектором немцем Шульцем, должна была рухнуть во время банкета на офицерские и генеральские головы, не исключая и головы самодержца. Однако русскому офицерству на сей раз повезло. Видно, немец-архитектор переусердствовал. Крыша рухнула сразу же после его побега. Все были рады такому обороту, но сходились в том, что это плохое предзнаменование.

Конечно же, не обошлось без парадов и традиционных смотров войск, на двух из коих (несмотря на сопротивление Барклая и русского генералитета) присутствовал посланник Наполеона небезызвестный Нарбонн.

«Меня удивляло, — писал по сему поводу государственный секретарь А. Шишков, — что присланному от Наполеона генералу показывают ученья наших войск. На что это? Затем ли, чтобы сделать ему честь?»

Выказывая любовь к солдафонщине, император и пасхальное богослужение превратил в вахт-парадное действо, усердно репетируя «явление царя народу» с привлечением церковного хора и военного оркестра.

Если к сказанному присовокупить различные непродуманные действия и скоропалительные перемещения должностных лиц, то Вильно накануне войны, по словам современников, напоминал салтыковскую «историю одного города» с великолепным русским головотяпством.

Ну и что же Барклай в период этой всеобщей эйфории?

Многие, читая сообщения из Вильно, удивлены были тем, что, несмотря на очевидность скорой войны, военного министра сопровождает в Вильно его жена!

Впрочем, многие и оправдывали Елену Ивановну, утверждая, что ей к сопровождению мужа в походах не привыкать. Если уж жена Кутузова, при пятерых дочерях, сопровождала часто его в походах, то жене Барклая при единственном взрослом сыне «сам бог это делать велел». Одновременно сходились все на том, что присутствие ее «не придавало приятности дому Барклаев, так же как и собственный характер этого достойного и благородного генерала мало был по наружным изъявлениям привлекателен».

Другое дело «краса русских войск» князь Багратион, с его орлиной внешностью, метким словом, веселым нравом, с открытой и пылкой душой, но все склонялись к тому, что «если бы Багратион имел ту же степень образованности, какую Барклай, то, без сомненья, сей последний не мог бы идти в сравнение с оным».

Конечно, по прибытии монарха в армию Барклаю удалось решить некоторые из срочных дел. Все были довольны тем, что начальник штаба 1-й Западной армии, нервный, шумный, не знавший ни одного слова по-русски итальянец маркиз Филиппо Паулуччи ^[28] заменен был генералом А. П. Ермоловым.

Алексей Петрович Ермолов был личностью неординарной. Службу свою начал еще при Суворове. При Павле, как и многие, оказался в опале (за связь с кружком «вольнодумцев» был арестован и выслан из Москвы). Из ссылки возвращен был благодаря хлопотам большого друга своего Петра Ивановича Багратиона. Ермолов отличался и выразительной богатырской внешностью. Авторитет его в армии был огромен. Смущало, однако, Барклая одно немаловажное обстоятельство — нескрываемая неприязнь Ермолова к иностранцам, к коим некоторое отношение имел и сам Барклай.

На должность генерал-квартирмейстера штаба (вместо хорошего чертежника генерала С. Мухина) был определен молодой, весьма образованный Карл Толь, «полковник с отменно хорошими дарованиями. Трудолюбивый и смелый, однако весьма трудный в обращении со старшими, но приятен с подчиненными».