Петр Столыпин. Крестный путь реформатора - Виктор Воронин Страница 10

Все современники единогласно свидетельствовали и о том, что на всех занимаемых должностях Столыпин был абсолютно чужд протекционизму и непотизму и во всех своих решениях (в том числе и кадровых назначениях) исходил исключительно из мотивов государственной пользы.

Можно констатировать, что работа Столыпина в Ковенском уезде была высоко оценена в Петербурге. И на этот раз связи и влияние отца были ни при чем. 24 апреля 1898 года Петр Аркадьевич был назначен (в западных губерниях губернских предводителей дворянства, как и уездных, боясь усиления польского влияния, также не избирали, а назначали) ковенским губернским предводителем дворянства именно за успешную работу в уезде, ставшую достаточно широко известной в бюрократических кругах.

Своеобразным подведением результатов своей работы в уезде (а также выражением принципа всей своей дальнейшей государственной деятельности) может служить прощальная речь Столыпина перед местными чиновниками, преподнесшими ему на память альбом со своими фотографиями: «Глядя на дорогие для меня лица ваши, я буду вспоминать, как все вы, товарищи мои, — мировые посредники, члены и делопроизводители отдельных присутствий, канцелярские чиновники, каждый в пределах своей работы, воодушевлены были любовью к делу и прилагали все усилия, чтобы тот общий труд, который мы призваны были выполнять, не являлся бы исполнением одной формальности, а достигал бы своей цели, был бы закончен и полезен.

Вот эти общие наши условия и делали нашу работу легкой и приятной и оставят во мне навсегда приятную, светлую память и чувство глубокого удовлетворения».

Должность губернского предводителя дворянства была не менее ответственной, чем уездного. Хотя первый не обладал такой полнотой власти и полномочиями, как его уездный коллега, но назвать этот пост безвластным никак нельзя. Как и в уезде, полномочия губернского предводителя далеко не ограничивались только делами дворянского сословия. По своему положению он должен был председательствовать в местном земском собрании, что давало ему возможность управления земствами. По сути, губернский предводитель являлся правой рукой губернатора, получал обширный административный опыт, и недаром потом некоторых губернских предводителей назначали губернаторами.

Насколько можно судить, Столыпину назначение особой радости не доставило — он вообще был абсолютно чужд карьеристским мотивам. Любой пост для него означал, прежде всего, жертвенное служение, иного отношения он просто не понимал, что порождало у современников искреннее недоумение. Как говорил Петр Аркадьевич: «Это "чиновники" придают такое значение чинам, а я работаю в надежде принести пользу нашей родине, и награда моя — видеть, когда мои начинания идут на благо ближним». У Столыпина в жизни было совершенно иное представление о счастье, нежели богатство и карьера. Вот еще его слова: «Любовь и труд — вот залог счастья и жизни».

И это была не просто красивая фраза. Рюрикович Столыпин мог без труда получить любую почетную синекуру при дворе или любом министерстве. Но он предпочел заниматься малопрестижной тяжелой работой в заброшенном уголке империи, жизнь в котором ничем не походила на столичную.

Интересную зарисовку патриархальной жизни Ковно того времени оставила Мария фон Бок: «По бокам улиц тянулись деревянные тротуары, а рядом с ними текли ручейки грязной воды, через которые были перекинуты слегка горбатые мостики. Зимой по замерзшим ручейкам лихо носились на одном коньке уличные мальчишки. Как я им завидовала! И как досадовала на Эмму Ивановну, немку, сменившую няню Колабину, за то, что она, по непонятным мне тогда причинам, не позволяла присоединиться к ним. Улицы были мощены поразительно выпуклыми булыжниками, по которым тряслись и немилосердно шумели дрожки гарнизонных офицеров, большинство еще без резиновых шин. Так же тряслись и красные, как бифштекс, щеки полковника Пыжова, когда он, к радости моей и всех гуляющих по бульвару, сам объезжал в шарабане вороного своего жеребца.

Все были знакомы друг с другом, если не лично, то всё же знали, кто это, и появление нового лица на улицах возбуждало толки и пересуды. Когда брали извозчика, тот спрашивал: "Домой прикажете или в гости изволите ехать?"

Лавочки были маленькие, убогие, и выставленные в окнах товары стояли там месяцами, покрытые густым слоем пыли.

Веселье в уличную жизнь вносили солдаты, часто проходившие по городу с музыкой, и еще больше парады на Соборной площади в торжественные дни высочайших праздников.

Из дома в старом городе, где мы поселились сначала, мы скоро переехали в маленький деревянный домик с большим садом на одной из боковых улиц центральной части города. Улица эта вообще не была мощена, и по городу ходил анекдот, что когда кто-нибудь нанимал извозчика, чтобы ехать к нам в осеннее или весеннее время, тот отвечал: "Если к Столыпиным желаете, лодку нанимайте, а не меня". И я хорошо помню громадную лужу перед нашими окнами».

О работе Столыпина губернским предводителем дворянства можно сказать примерно то же, что о предыдущей работе в уезде. Как и ранее, он не жалел ни сил, ни времени для максимального улучшения положения дел во всех вверенных ему сферах деятельности. Разница заключалась только в том, что в губернии он мог сосредоточиться на вопросах земского самоуправления, что только усилило его уверенность в актуальности для России кардинального реформирования системы власти, включая передачу максимума властных полномочий от центра на места. Также еще более укрепилась уверенность Столыпина в необходимости дать крестьянам возможность свободно выходить из общины с закрепленной землей. Дополнительно этому способствовало то, что, будучи жителем приграничной губернии, он видел, на каком высоком уровне находится земледелие в соседней Германии с ее крупными современными хозяйствами и полным отсутствием рудиментарного института крестьянской общины.