Цветочки Александра Меня - Юрий Пастернак Страница 10

Утром, на рассвете, совершилось таинство крещения. Крещение было совершено через погружение. И каждый раз, когда батюшка погружал меня, я чувствовала, что умираю. Тоня была нашей восприемницей. Накануне о. Серафим показал мне три креста. Один, большой, серебряный, с надписью «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его», предназначался для Верочки, второй, поменьше, золотой, для меня и третий, серебряный, с синей эмалью и распятием, со словами «Спаси и сохрани» – для Алика. Но моя душа вся потянулась к кресту с Распятием Спасителя. И вдруг батюшка по ошибке надевает этот крест на меня. Он увидел в этом волю Божию и так и оставил. Алику достался золотой крест. Я очень обрадовалась, что мне достался тот крест, который я хотела. Вслед за этим батюшка начал меня исповедовать за всю жизнь. Вскоре началась литургия. Пели вполголоса, чтоб не было слышно на улице. Крёстная пела очень хорошо, с душой, хотя голос у неё был небольшой и несильный. Когда настал момент причащения, она поднесла Алика, а я подошла вслед за ней. В сердце у меня звучали слова: «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне и Я в нём». После окончания службы все подошли поздравить нас. Весь день я оставалась в белой вышитой крещальной рубахе (до полу и с широкими длинными рукавами), а сверху батюшка велел надеть белое маркизетовое платье без рукавов.

Интересно, что Владимир Григорьевич (муж Елены Семёновны, отец Алика. – Ю.П.), когда вернулся с Кавказа, привёз мне свой снимок на фоне пещеры Симона Кананита. Второго сентября, под день нашего крещения, он видел сон: идёт множество народа, а впереди несут как бы большое полотно, на котором изображён Христос.

Когда мы уезжали от батюшки, он истово благословил нас со словами: «Благословение Божие на вас». Ударение было на слово «Божие».

Летом мы жили в Тарасовке, на даче. Вдруг приезжает Тоня и говорит, что сейчас, временно, батюшка живёт у них в Болшеве и хочет нас видеть. Мы с Катей (одна из прихожанок катакомбной церкви. – Ю.П.) взяли маленькую тележку, посадили туда Алика и пошли пешком. Я была очень рада повидаться с батюшкой, особенно в Тонечкином доме. Алик с Катей были во дворе. Батюшка подвёл меня к окну и, указав на Алика, которому тогда было полтора года, сказал: «Он большим человеком будет». Позже он сказал мне: «В нём осуществятся все наши чаяния».

Я купила санки, чтобы на них возить дрова; Алик с Павликом были от них в восторге. Однажды Алик приходит ко мне с горящими глазами: «Мама, знаешь, что произошло? Мы с Павликом катались с горы на санках. Являются ребята и отнимают у нас санки. Я помолился, и вдруг появились большие ребята, отняли у мальчишек санки и отдали мне». Я была рада, что он на опыте почувствовал силу молитвы.

Когда Алику исполнилось четыре года, я отдала его в дошкольную французскую группу. Дети легко воспринимают иностранный язык в раннем детстве, а я особенно любила французский язык, поэтому отдала его именно во французскую группу. Маленький коллектив был менее утомителен для нервной системы, чем большой. Алик пробыл в этой группе два года. Руководила ею приятная, интеллигентная женщина, детей было всего шесть человек. Алик выяснил, что трое детей было верующих, а трое – неверующих.

Однажды Алик обратился к неверующей девочке: «Кто же, по-твоему, создал мир?» «Природа», – ответила девочка. «А что такое природа? Ёлки, курицы? Что же, они сами себя создали?» Девочка стала в тупик. «Нет, Бог сотворил всё, и Он управляет всем миром».

Руководительница очень любила Алика. «Никогда я не встречала такого талантливого ребёнка, – сказала она однажды, – он всегда будет душой общества». Её предсказания сбылись. Я понимала, что это дар Божий, и не позволяла себе гордиться им.

Алик очень рано научился читать. Ещё до войны моя подруга Маруся (Мария Витальевна Тепнина. – Ю.П.) показала ему буквы в акафисте, который мы читали каждую пятницу, и первой фразой, которую он прочёл, было его название: «Акафист Страстем Христовым».

В 1943 году Алику исполнилось восемь лет. Он к этому времени уже хорошо читал. Помню, с каким восторгом он говорил мне о том, как прекрасна «Песнь о Гайавате». Я записала детей в библиотеку и брала им интересные детские книжки, которые Алик читал Павлику вслух. Это помогало им не думать о пище.

В субботу, в воскресенье и в праздники мы с Верочкой и детьми ходили в церковь. Сначала мы все ходили к Иоанну Воину, а в дальнейшем дети одни ходили в церкви, которые им больше нравились. Павлик после второй смены, с ранцем за плечами, чаще всего ходил к Скорбящей Божией Матери. Алик ходил в разные церкви. Изредка ездили в Загорск, примерно раз в месяц приобщались. К нам приходили наши друзья, и мы старались приучать детей к церковному богослужению и вообще к жизни в Церкви. Мы все как бы погрузились в церковную жизнь, и это нам давало огромную радость. Детей я с раннего возраста приучала к праздничным песнопениям, они быстро выучили тропари всех двунадесятых праздников и рождественские ирмосы знали наизусть. Алик был очень устремлён к духовной жизни и с любой темы мог перейти на духовные темы. Павлик не отставал от него. Евангелие я читала им ежедневно.

Мариам Мень

У нас в семье рассказывали, каким дядя Александр был в детстве. Однажды, когда Алик был маленьким и у него был день рождения, ему подарили игрушечного слонёнка. Через какое-то время пришёл ещё один гость и вручил ему точно такого же слоника. Маленький Алик, получив на день рождения две одинаковые игрушки, и не подумал сказать что-то вроде «у меня уже есть такой». Он с радостью сказал: «Вот и второй слоник пришёл!»

Отцу Александру не впервые было удивлять больничный персонал. Однажды в детстве его положили в больницу с воспалением. Время было послевоенное, иммунитет ослаб. Его горло было завязано повязкой. Моя бабушка Лена (мать Александра и моего отца) отправилась проведать его. Приходит в больницу, идёт по коридору, видит: нет никого, тишина. Ни персонала не видно, ни пациентов. Странно, куда все подевались? Заходит в палату Алика и видит картину: полно народу, весь персонал с пациентами набились в эту палату. Сам Алик стоит на своей кровати, театрально завернувшись в больничную простыню. С завязанным горлом, в простыне, он что-то вдохновенно рассказывает и представляет своим слушателям, иллюстрируя не то Понтия Пилата, не то какого-то героя Античности, а «публика», позабыв обо всём, внимает его речам не дыша!

Он с детства умел очень интересно рассказывать. Всё, что он прочитал в книжках, он увлекательно рассказывал другим. И всю жизнь потом люди будут слушать его так, как тогда, в больничной палате.

Павел Мень

Мои первые яркие детские воспоминания: деревня, вечер, замёрзшее заснеженное озеро, оно мне кажется огромным, мы с Аликом, старшим братом, следим за воздушным боем: на фоне пылающего заката видно, как перестреливаются два маленьких самолётика. Наверное, не так высоко, потому что видно на одном из них, на крыльях, красные звёздочки, на другом – чёрная свастика. Мы видим – самолеты стреляют, мы болеем за звёздочки. Вдруг хвост у немецкого задымился, и он колом начинает падать. Мы, счастливые, бежим рассказать маме, что наш победил.