В Мраморном дворце - Великий Князь Гавриил Романов Страница 10

России дать для службы бранной.

Заря в Румянцеве блеснула,

И корпус славой был покрыт,

Герою Ларги и Кагула

Навеки памятник открыт!

Дальше, между прочим, было сказано, что Иоанчик прославляет погоны корпуса. Отцу сначала как будто бы понравились эти стихи, но вчитавшись в них, он нашел их плохими.

Одно время нас с Иоанчиком заставляли самих чистить свои сапоги и медные пуговицы на мундирах. Это было перед тем, как нас отправили на неделю в наши корпуса, его – на Васильевский остров, а меня – в Москву. Так как кадетам полагалось самим чистить сапоги и пуговицы, мы тоже должны были уметь это делать.

В Великом посту я поехал с родителями в Москву. Родители остановились в генерал-губернаторском доме, у великого князя Сергея Александровича и великой княгини Елизаветы Федоровны. Дядя Сергей был в то время московским генерал-губернатором и командующим войсками Московского военного округа. Родители поместились в первом этаже. Не успели мы приехать, как вошел милый дядя Сергей и радостно, со свойственной ему приветливостью, приветствовал матушку,

Отец отвез меня в корпус, который находился далеко от центра, в Лефортове. Он помещался в громадном Екатерининском дворце, разделенном на две части: в одной помещался 1-й Московский корпус, а в другой, рядом, 2-й Московский императора Николая I. У последнего были синие погоны с вензелем императора Николая I. Можно было пройти из корпуса в корпус, не выходя на улицу.

Мы поднялись по красивой лестнице, украшенной медными римскими шлемами. В первом этаже, в столовой был выстроен корпус, с музыкантами из кадет же. Когда мы вошли, они встретили нас маршем. Я шел за отцом и старался идти с ним в ногу.

Меня определили в третий класс, в первое отделение. Воспитателем был подполковник Трубников, служивший раньше в одном из московских гренадерских полков. Он был очень симпатичный, небольшого роста, с маленькой бородкой. Трубников был прекрасным воспитателем, любил кадет и заботился о них. Он был живой человек, и кадеты его любили.

Итак, я в первый раз в жизни остался один, среди чужих людей. Но мне было хорошо и приятно. Я спал в большой спальне вместе с кадетами. Мою кровать поставили у стены и повесили на ней образ моего святого – Архангела Гавриила с зажженным фонарем в руке. Во время уроков я сидел с правой стороны во втором ряду. Я учился недурно, но очень плохо писал по-французски. Кажется, за диктовку или сочинение на французском языке я получил пятерку или шестерку (по двенадцатибалльной системе).

Отец несколько раз приезжал при мне в корпус и был в корпусной церкви у всенощной. Он стоял спереди, я стоял в строю. Матушка тоже как-то приехала в корпус, приходила к нам в третью роту и снялась вместе с нами.

В отпуск я ходил к великому князю Сергею Александровичу, когда родители у него гостили, а также и без них. Однажды, когда родители еще были в Москве, приехал обедать к дяде и тете великий князь Николай Михайлович. Я помню, что перед обедом, в кабинете тети, великой княгини Елизаветы Федоровны, где мы собрались, Николай Михайлович очень много и громко говорил. Он был очень высокий и полный, с небольшой черной бородкой, и был известен как историк.

В генерал-губернаторском доме, в комнатах, где жили родители, окна выходили на Тверскую. Последняя комната была, если не ошибаюсь, зимним садом, с большими окнами и потому очень светлая. Однажды мы гуляли в Александровском саду с матушкой и тетей. У последней была короткая, до талии, мерлушковая кофточка, очень элегантная и очень ей шла. Тетя была поразительно красива и очень изящно одевалась.

Мне так понравилось в корпусе, что я просил отца подольше меня там оставить. Родители уехали домой, в Петербург. Я перешел с кадетами на “ты” и очень с ними подружился. Первым учеником нашего класса был Критский. Он был смертельно ранен в войну 1914 года. Многих я забыл, но помню Побыванца, Маслова, Образкова, Федотова. Образков хорошо рисовал; помню, что он срисовал с книжки портрет Суворова, очень удачно. Маслов впоследствии перешел в Морской корпус и стал морским офицером. После революции, в эмиграции, он женился на дочери французского адмирала и умер, кажется, от чахотки. Побыванец и Образков оказались после революции в Сербии. Федотов умер в Париже. Я несколько раз встречался с ним.

В корпусе был знаменитый учитель истории, Александр Флегонтович Спасский, который преподавал лет пятьдесят. Он был очень строг, его побаивались. Преподаватель французского языка был рыжий и очень веселый. Известным лицом в корпусе был батюшка – толстый и важный. Он затем перешел в Благовещенский собор, в Кремль.

Идя строем в столовую, мы проходили мимо католической церкви. У нас в корпусе было две церкви: православная и католическая, в которую ходили кадеты католического вероисповедания.

Когда я однажды пришел в отпуск к Сергею Александровичу и Елизавете Федоровне, помню, мы пили дневной чай втроем, в будуаре тети. Дядя был в голубой австрийской курточке и высоких мягких сапогах без шпор. Может быть, это были кавказские чувяки. Он читал вслух какую-то французскую книгу про Россию допетровского периода.

На следующий день тетя хотела позвать мальчиков моего возраста, чтобы играть со мной, но я предпочел поехать на Concours Hippique и отправился в большой московский манеж, в сопровождении дядиного адъютанта, полковника Гадона. А вечером вернулся в корпус в тетиной карете, запряженной парой, в английской упряжке.

В Вербную субботу я должен был ехать обратно в Петербург. За мной приехал Тинтин, и мы завтракали с ним у дяди и тети. По желанию отца я должен был присутствовать на всенощной в корпусе, но мне очень хотелось пойти ко всенощной с Сергеем Александровичем в его домашнюю церковь. Дядя Сергей приказал протелефонировать отцу в Петербург и просить на это его разрешения. Отец разрешил, и я остался в генерал-губернаторском доме.

Мне вспоминается, что в этот день, после завтрака, я ездил в гости к кадетам Борису и Дмитрию Иваненкам. Они были одного класса со мной, но другого отделения. Их отец был чиновником особых поручений при дяде Сергее. Они жили в собственном особняке. Их старшая сестра вышла впоследствии замуж за конногвардейца барона П. Врангеля, который сделался известным как главнокомандующий Добровольческой армией в 1920 году.

Я сохраняю о дяде Сергее самое отрадное воспоминание. Он напоминал моего отца, был такого же, как он, большого роста. Судя по фотографиям, он был похож на свою мать, императрицу Марию Александровну.

Рядом с его приемным кабинетом был частный кабинет, очень уютно устроенный. В нем на мольберте стояла картина Васнецова – лик Спасителя, удивительной работы. На большом письменном столе было очень много вещей и среди них – портрет императора Александра II, мальчиком, в большом кивере 1-го кадетского корпуса. На стене, подле самого стола, висел портрет Елизаветы Федоровны в профиль, в розовом русском придворном платье и в изумрудной парюре. Тетя держала в руках веер. Портрет имел поразительное сходство с оригиналом и был очень изящен.