Жена немецкого офицера - Сюзан Дворкин Страница 10

Деннеры жили в бальном зале, таком большом, что и думать в нем было странно о разделении на меньшие пространства. Когда-то там танцевали под барочную музыку люди с «фон» перед фамилиями. Окна там были огромные, от пола и до потолка, пол – деревянный, словно бесконечный. Смотреть было больно на то, как девочки натирают этот паркет.

«Кто придет на бал? – спросила я, наблюдая, как старательно они трут. – Габсбургов свергли. Бурбонов нет».

«Папа хочет, чтобы мы помогали поддерживать былую красу нашей страны», – буркнула Кристль.

У обеих сестер было по щенку с русским именем в память фрау Деннер: она родилась в Беларуси. Щенок Эльзы был послушный и спал у нее на коленях. Щенок Кристль везде высматривал голубей, прыгал на руки гостям и сходил с ума от счастья. Собаки были под стать хозяйкам. Эльза была спокойной, а для Кристль жизнь была вечным приключением.

Кристль училась на курсах предпринимательства, но ей не хватало сосредоточенности. Она ничего не понимала в бухгалтерии и не могла написать «правильное» письмо. Я сидела рядом, пока она продиралась сквозь домашнюю работу, и гуляла с ней и ее собакой во дворе дома. Очень скоро Кристль стала обращаться ко мне со всеми своими подростковыми проблемами. Кристль была высокой и очень живой. Волосы у нее были светло-каштановые, а глаза – почти фиолетовые, и ее буквально осаждали молодые люди. Ухажеры стояли под окнами и пели серенады, провожали ее до дома, присылали букеты и угощения для щенка. Юноши были готовы ради нее на все.

Когда мне было двадцать три, а ей пятнадцать, Кристль влюбилась. Ее избранника звали Ганс Беран.

Все звали его Берчи.

«Он немного глуповат, – говорил о нем господин Деннер, – но хоть не разбрасывается деньгами, как остальная молодежь». Берчи страшно изводил Кристль. Сначала он с ума по ней сходил, а потом застеснялся, когда она наконец прониклась к нему теплыми чувствами. Затем он решил, что Кристль для него слишком красива и что он не вынесет ревности, ведь она нравилась не только ему. Потом он неожиданно звонил очень поздно ночью и сообщал, что жить без нее не может, и она обязана встретиться с ним в кафе «Моцарт» и выслушать, как он ее обожает.

Стоило мне оказаться на пороге их дома, как запыхавшаяся Кристль приветствовала меня диким шепотом: «Мне нужно с тобой поговорить – наедине!» Затем Кристль уводила меня в темный коридор и рассказывала, какую глупость Берчи сделал на этот раз, и что нужно написать ему письмо, и что без моей помощи ей с этим никак не справиться.

«Ну пожалуйста, Эдит! Если ты напишешь, все будет идеально. Пожалуйста!»

Как я могла ей отказать? Я ни в чем не могла отказать младшим сестрам, ни своим, ни чужим.

Когда Кристль закончила школу предпринимательства, отец устроил праздник. Он нанял лодку и пригласил гостей на ночной круиз по Дунаю. В конце вечеринки официант принес мне букет красных роз. Карточки в нем не было, и я понятия не имела, кто же его прислал.

Однако моя мама, которая ждала меня в гостиной, нашивая на мою новую желтую блузку птичек, сразу все поняла.

«Это от господина Деннера, – объяснила она. – Потому что ты стала для его дочерей второй матерью, ты была к ним добра и внимательна.

Как видишь, Эдит, ты просто обязана стать матерью. У тебя к этому настоящий талант», – улыбнулась мама.

Нацисты орали, что канцлер фон Шушниг намерен возродить Габсбургскую монархию, а в таком случае Германия будет обязана ввести в Австрию войска и силой положить конец этому плану. Это была прямая угроза.

Какое-то время канцлеру удавалось давать отпор этим обвинениям, но вскоре он увидел, что сопротивляться бесполезно и помогать ему никто не собирается. 11 марта 1938 года мы с Пепи, держась за руки и опираясь друг на друга, гуляли по рабочему району – одинокая теплая колонна любви в холодной, темной ночи. Кто-то высунулся из окна и крикнул, что фон Шушниг подал в отставку.

Стояла полная тишина.

Пепи меня обнял. Я прошептала ему в шею: «Нужно уезжать».

«Нет, нужно просто подождать», – ответил он.

«Нет, нет, нужно уезжать как можно скорее», – сказала я, прижимаясь к нему.

«Не поддавайся панике. Вполне вероятно, что через неделю все это закончится».

«Мне страшно…»

«Ничего не бойся. Я здесь, рядом. Я люблю тебя. Ты моя. Я всегда буду о тебе заботиться».

Он так страстно поцеловал меня, что тело мое стало горячим и очень легким. Какая разница, что политики исчезают, что страны готовятся к войне? У меня был Пепи, мой гений, скала, заменившая мне отца.

На следующий день родители моей мамы праздновали золотую свадьбу. Вся семья должна была собраться на праздник в Штокерау. Мы уже приготовили подарки, торт, вино и тосты.

Однако отправиться в эту поездку нам было не суждено, потому что в тот день в Австрию вошли немецкие войска. В воздухе реяли флаги. Играли марши. Нацистская радиостанция – ставшая единственной радиостанцией – праздновала победу. Тысячи наших друзей, знакомых, соседей и соотечественников вышли на улицы, чтобы радостными криками поприветствовать вермахт.

10 апреля 1938 года более 90 % австрийцев проголосовали «за» объединение с Германией.

Один мой знакомый социалист, отца которого убили нацисты, решил организовать протесты против Аншлюса и предложил мне уйти в подполье. Он сказал, что я смогу жить под другим именем и передавать необходимые сообщения.

Тогда я впервые поняла, а чем смысл гражданского активизма.

«Да, – сказала я, пожимая ему руку. – Я в деле».

Но Пепи был против. Он сказал, что безответственно было бы даже думать об этом, ведь я теперь отвечаю за мать и младших сестер. Что будет с ними, если меня арестуют?

Я сказала тому социалисту, что ему придется работать без меня. Я была хорошей девочкой и делала так, как скажет Пепи Розенфельд.