Мемуары фельдмаршала. Победы и поражение вермахта. 1938-1945 - Вильгельм Кейтель Страница 10

[В январе 1938 г. была объявлена помолвка между старшим сыном фельдмаршала Кейтеля, лейтенантом Карлом Хейнцем Кейтелем, и Доротеей фон Бломберг, одной из дочерей военного министра, с благословения обоих родителей. Кейтель не пытался скрывать тот факт, что он использовал помолвку его сына с дочерью Бломберга, чтобы установить дружеские отношения с его начальником, самим фельдмаршалом Бломбергом.]

Я никогда не думал, что Бломберг ищет себе новую жену; а еще меньше я предполагал, что последует далее. Единственное, что поразило меня, – это то, что он дважды ездил один на своей машине в Оберхоф, в Тюрингский лес в гражданской одежде, оставляя мне только записку с адресом отеля и номером телефона, на случай, если ему кто-нибудь срочно позвонит. Его главный адъютант, майор фон дер Декен, просто пожал плечами и сказал, что ничего конкретного он мне сообщить не может; он знал только, что Бломберг предположительно навещает даму, которая сломала лодыжку, катаясь там на лыжах. У меня были свои мысли на этот счет, но я не обсуждал их с кем-либо, даже с моей женой.

Примерно в середине декабря [1937 г.] после тяжелой болезни умер Людендорф; фюрер устроил в Мюнхене торжественные похороны, предоставив прощальную речь Бломбергу как главному представителю службы. Фюрер тем временем торжественно произвел Бломберга в генерал-фельдмаршалы, вручив ему жезл фельдмаршала на глазах высших офицеров всех трех родов войск, в большом зале здания военного министерства.

Во время нашей поездки в Мюнхен я заказал для фельдмаршала и нас маленький специальный поезд, к которому был прицеплен новый сияющий пассажирский вагон, только что подаренный ему фюрером. Мы вынуждены были не только заехать за ним в Оберхоф, но и также отвезти его туда обратно по возвращении из Мюнхена. Никто из нас не догадывался, что это было его первое и последнее путешествие в новом вагоне, – он менее всего.

На рождество дочери Бломберга, Сивилла и Дорочка [т. е. Доротея], оставались с нами, пока их отец находился в Оберхофе. Теперь картина для меня прояснилась: он вновь собирался жениться. По возвращении он по секрету подтвердил мои подозрения: он хотел провести тихую свадьбу в январе. Это было правдой, признался он, что его избранница была из простой среды, но это для него не помеха; в любом случае он был решительно настроен на этот шаг. Он был рад, сказал он, что его Дора была помолвлена с моим Карлом Хейнцем, и он даже хотел бы устроить так, чтобы наши дети вступили в брак пораньше; он мог бы дать им соответствующее ежемесячное содержание. В любом случае в нашей современной национал-социалистической Германии не является позором женитьба на «дитяти народа», и его совершенно не беспокоят слухи в так называемом обществе. Он созвал вместе всех своих потомков и открыто обсудил с ними этот вопрос, они выказали свое полное понимание и не собирались препятствовать ему. Это было все, что узнали я и моя семья: это должно было быть некое безымянное «дитя народа». Некие подозрения приходили нам на ум, но я не решался задать вопросы, поскольку сам Бломберг, каковы бы ни были его мотивы, не собирался обсуждать это дело.

От его адъютантов я узнал, что свадьба, гражданская, будет неофициально проведена ближе к середине января в зале здания военного министерства и что Гитлер и Геринг согласились стать свидетелями. Я лично не получил приглашения на церемонию, которая проходила без венчания; присутствовали, вероятно, только три адъютанта военного министра и – если я не ошибаюсь – фон Фридебург, друг семьи и его бывший военно-морской адъютант. Этим же вечером Бломберг с молодой женой уехал из Берлина на медовый месяц, о котором в газетах появилась фотография, сделанная в Лейпциге или в Дрездене, где эта пара позировала в зоопарке на фоне клетки с обезьянами. Меня поразила такая бестактность.

Их медовый месяц был неожиданно прерван, поскольку пожилая мать Бломберга, которая жила в Эберсвальде с одной из своих дочерей, очень серьезно заболела, почти без надежды на поправку. Фрейлейн [Маргарита] фон Бломберг, которая часто звонила моей жене после смерти своей матери, хранила молчание, так что я никогда не узнал, знала ли ее мать в действительности что-нибудь о жене Бломберга. Я поехал на похороны фрау фон Бломберг и только тогда увидел эту пару, стоявшую на краю могилы на похоронной церемонии в Эберсвальде; лицо юной дамы было закрыто густой вуалью, и рассмотреть его было нельзя. Из-за всех этих обстоятельств соболезнования, обычно выражаемые ближайшим родственникам, были отменены, и эта пара должна была уйти первой; даже я не смог выразить им свое сочувствие.

В конце месяца начальник полиции Берлина, граф фон Хельдорф, позвонил мне на службу, прося срочной встречи. Он был весьма взволнован и сразу же начал спрашивать меня, как выглядит молодая невеста. Ему было трудно поверить, что – не считая похорон в Эберсвальде – я все еще не видел ее, особенно из-за того, что ввиду объявления о помолвке наших детей я был теперь членом их семьи. Наконец он вытащил из кармана регистрационную карту для изменения адреса с фотографией размером с паспортную некой фрейлейн Эрны Грун. Эта полицейская регистрационная карта фиксировала ее переезд в квартиру Бломберга в здание министерства на Тирпицуфер; она была направлена ему местным полицейским участком.

Первое, что Хельдорф хотел узнать, было ли изображение на этой фотографии похоже на молодую жену Бломберга: я был не способен ответить на этот вопрос. Хельдорф потребовал, чтобы я тотчас же встретился с Бломбергом и напрямую спросил его об этом, так как было чрезвычайно важно установить истину. Я был так ошеломлен, что тут же позвонил в приемную министерства, чтобы спросить, не могу ли я встретиться с ним; мне сказали, что его нет, так как он уехал в Эберсвальд, чтобы привести в порядок дела его матери, Хельдорф слушал мой телефонный разговор. Наконец он рассказал мне все: фрейлейн Эрна Грун, которая теперь стала женой Бломберга, привлекалась полицейскими властями по месту ее фактического проживания за аморальность. С моей стороны было бы некорректно раскрывать детали, которые я смог прочитать на ее полицейской карте.

Теперь я понял, почему Хельдорф был так взволнован; я сказал, что, по-моему, Бломберг должен будет расторгнуть этот брак, как только личность его жены будет точно установлена. Мы решили, что наши дальнейшие шаги должны быть следующими: я сказал, что смогу показать Бломбергу ее полицейскую карту на следующий день, несмотря на то что я не мог скрыть тот факт, что, как будущий свекор его дочери, я испытывал сильнейшее смущение. Хельдорф, однако, не захотел оставить мне эту карточку до следующего дня; он сказал, что он предпочитает не выпускать ее из своего поля зрения; он хотел прояснить этот вопрос немедленно. Тогда я направил его к Герингу, который был свидетелем на их свадьбе и, конечно, встречался с этой девушкой и видел ее лицо.

Хельдорф тотчас же последовал этому решению. Я позвонил в штаб Геринга, чтобы договориться об их встрече, и Хельдорф немедленно отправился туда. Я без конца прокручивал в голове все случившееся; я также надеялся, что буду избавлен от необходимости лично сообщить Бломбергу об этом неприятном открытии, поскольку едва ли могли быть какие-либо сомнения, что Эрна Грун с этой учетной карточки, которая сообщала об изменении ее адреса, и была женой фон Бломберга.