Подлинная история графа Монте-Кристо. Жизнь и приключения генерала Тома-Александра Дюма - Том Рейсс Страница 10

Сегодня мир настолько погряз в сахаре (это едва ли не главный жупел диетологов, неизменный атрибут дешевой и вредной пищи), что трудно поверить: когда-то все обстояло с точностью до наоборот. Вест-Индия стала колониальной частью мира, в котором сахар считался редким, дорогим и исключительно полезным для здоровья веществом. Врачи восемнадцатого века прописывали сахарные пилюли [80]практически при любом заболевании: при проблемах с сердцем, головной боли, чахотке, родовых схватках, сумасшествии, старости и слепоте [81]. Отсюда французское выражение «как аптекарь без сахара» [82]– о человеке, попавшем в совершенно безнадежное положение. Сан-Доминго был крупнейшей фармацевтической фабрикой мира, которая производила чудодейственное лекарство эпохи Просвещения.

Колумб [83]привез сахарный тростник на Эспаньолу, первое поселение европейцев в Новом Свете, во время второй экспедиции, в 1493 году. Испанцы и португальцы первыми в Европе стали выращивать сахар, и когда они вступили в эпоху Великих географических открытий, среди первых «открытых» ими мест оказались острова у побережья Северной Африки, практически идеально подходившие для выращивания сахара. Исследователи с Иберийского полуострова продвигались вдоль африканского берега (португальцы обогнули мыс Горн и вышли в Восточную Азию; испанцы повернули на запад к Америке), неизменно преследуя две главные цели: поиск драгоценных металлов и создание плантаций сахарного тростника (ах да, еще и распространение слова Божья).

Испанцы основали колонию в восточной части Эспаньолы и назвали ее Санто-Доминго. Со временем колония заняла примерно две трети острова, примерно в границах современной Доминиканской Республики. (Туземцы называли весь остров по-другому: Гаити. [84]) Испанцы привезли с Канарских островов (возле западноафриканского побережья) ремесленников [85], чтобы те на месте создали приспособления для производства сахара: прессы, бойлеры, мельницы. Затем испанцы доставили самый важный ингредиент – африканских рабов.

Конечно, рабство существовало с античных времен. Греческие города-государства создали демократию для немногочисленной элиты, поработив почти всех остальных людей [86], в некоторых случаях до трети населения. Аристотель полагал, что демократия может существовать только благодаря рабству, которое дает гражданам свободное время для устремлений более высокого порядка. (Современные приверженцы подобной аргументации утверждали, что американская демократия порождена рабовладельческим обществом аграрной Вирджинии, поскольку рабство дало людям вроде Вашингтона и Джефферсона время на самосовершенствование и участие в выборном правительстве.) В античных Греции и Риме рабство [87]становилось участью военнопленных и варваров – любого, кому не повезло родиться греком или римлянином. Если античным рабам удавалось выкупить себя или своих детей на свободу, они смешивались со свободным населением, причем статус раба не отражался на их потомках. Рабство, хотя и повсеместное в античном мире, не основывалось на понятии «расы».

А вот этимология слова «slave» («раб»), которое появляется в восьмом веке, уже имеет этнический подтекст: термин произошел от искаженного «Slav» [88](«славянин»), поскольку в то время почти все рабы, ввозимые в Европу, были по происхождению славяне. Славяне позже всех приняли христианство, и статус язычников делал их уязвимыми. «Славянские рынки» возникли по всей Европе – от Дублина до Марселя, причем здесь продавались и покупались люди со столь же белой кожей, как у тех, кто их покупал или продавал.

Появление ислама привело к широкому распространению рабства. Победоносные арабские армии обращали любую группу «неверных» в неволю. Арабские работорговцы захватывали белых с севера во время пиратских нападений на европейские воды и черных с юга во время военных походов или торговли с королевствами, расположенными рядом с Сахарой. Мусульманская работорговля [89], подкрепленная религиозными верованиями, превратилась в гигантский транснациональный бизнес. Со временем она все больше фокусировалась на черных африканцах. Впрочем, четкого биологического маркера для невольничьего статуса по-прежнему не существовало.

Европейская торговля сахаром изменила это навсегда. Чернокожих из Африки покупали и продавали тысячами – для сбора сахарного тростника. Впервые в истории группа людей с определенными этническими признаками стала считаться изначально обреченной на невольничий статус, созданной Богом белых землевладельцев специально для жизни в рабском труде.

Португальцы первыми привезли негров на Мадейру [90]рубить сахарный тростник, потому что этот остров находился у побережья Северной Африки и тамошние мусульманские торговцы не раз продавали африканских рабов. Плавая вдоль побережья Гвинеи, португальцы обнаружили, что черные африканские королевства готовы напрямую поставлять рабов: африканцы не считали, что продают белым своих собратьев по расе. Они вообще не думали о расе, только о принадлежности к различным племенам и королевствам. Ранее они продавали пленников другим чернокожим африканцам или арабам. Теперь продавали белым. (Африканские королевства и империи сами держали миллионы рабов.) Со временем африканцы узнали о том, какие ужасы ожидали чернокожих рабов в американских колониях, не говоря уже о пути туда, и тем не менее они продолжали поставлять bois d’ebene [91](эбеновое дерево), как называли этот «груз» французы, в еще больших количествах. Сострадание или мораль оставались в стороне. Просто бизнес.