Хей, Осман! - Фаина Гримберг Страница 10

Но время минуло, пошло дорогами-путями, заставило тюрок принять веру Аллаха или веру Христа... А Небо - оно всегда Небо, вековечное Небо единого Бога земных существ...

Засвистели по степи монгольские стрелы, под копыта неподкованных монгольских лошадей низкорослых упали цветущие города Азии. Закончились простые перемещения по степям: с пастбища весеннего - повыше в горы, а там, когда минует лето, спускаешься на зимнюю стоянку; а придёт новая весна - и снова повторится незамысловатый путь... Но вот пришёл конец подобной жизни. Явилась цель движения. И была эта цель - бегство! Все побежали прочь от монголов. Бежали, переменяя на бегу веру, словно бы в платье новое облачаясь; и переменяли внешний облик, и вправду иные видом своим делались, и вправду облачались в иное платье. И брали себе жён из племён и родов, с какими и не встречались прежде; и уходили к мужьям из иных племён; и вот менялись видом - иные глаза, волосы, иная стать... Бежали!..

Сердились на монголов, рассказывали о них сказку плохую, продолжали всё ту же сказку о песне:

...позавидовали монголы тюркам - зачем те поют столь хорошо! Решили монголы перенять красивое пение. Послали на стоянку молодого молодца, он спрятался близ стоянки и стал слушать. А на стоянке было пусто, как раз откочевали все, одна лишь хромоногая старая собака оставалась. Вечер спустился, собака завыла. А молодой монгольский молодец подумал: «Вот она, тюркская песня!» Запомнил её твёрдо и научил своих сородичей. Оттого-то монгольские песни и походят на вой волков...

То-то и оно! Наши песни - это песни, а песни тех, от кого мы бежим, спасаемся, - это волчий вой!..

И в туркманском племени кайы думали так. Люди кайы бежали от монголов в земли Эрменийе. После, когда монгольские полководцы Джубе и Субудай пошли нападать на страну персов, кайы добрались в Малую Азию. Пасли, перегоняли свои стада между крепостями Эрзурум и Эрзинд-жан, пили воду реки Евфрат. После решили идти на хорошие пастбища, а то ведь уже долго бродили по земле бедной, плохой для скота. А надо было найти хорошие пастбища. Все хотели возвратиться в далёкую даль, туда, откуда бежали уже давно; туда, где раскинулись большие степи, и были там хорошие пастбища, а здесь уже сколько ходишь, а хороших пастбищ нет! Все хотели вернуться на родину, на далёкую родину, на самую первую родину... Может быть, там, в далёких степях травянистых, уже снова тишина, и нет воинственных монголов?..

Один из вождей кайы, Гёкалп, которого ещё звали Гюндюзали, а ещё - Сулейманом, повёл свой большой род. Решил идти мимо Халеба-Алеппо [66]. Подле крепости Джабер разлилась широко река Евфрат. Отыскали брод. Гёкалп повёл коня в поводу, затем поехал верхом. Вдруг копыта конские заскользили в этой вязкой земле речного дна. Всадник вдруг поднял правую руку... Конь заржал в тревоге... Но всадник молчал... Тотчас поскакали к нему лихие молодые - кони хорошие - на помощь... Но всё так скоро сделалось... Всадник вместе с конём его — одно - опрокинулись в воду жёлто-бурую и вот уже и ушли под воду... А кто бы знал, что здесь глубина и быстрое течение!.. Один молодой лихой, безбородый ещё по молодости своей, кинулся со своего коня в воду, вскрикнули многими голосами с берега... Юноша нырял несколько раз, но ничего не добился, не удалось спасти старого всадника. В промокшей одежде, переводя дыхание, подошёл широкими шагами удалец к своему коню и на мгновение одно прикрыл глаза рукою, согнутою в локте. Рукав мокрый тёмный облепил сильную руку... Начали переправляться...

Сункур Текин, старший сын погибшего, принял на себя водачество и уже распоряжался переправой. Второй сын, Гюн Догду, держался подле брата, соглашаясь с его старшинством. У них была одна мать и она была ещё в живых. Самый младший сын Гёкалпа, Тундар, подъехал к своему брату Эртугрулу, тому, который бросался в воду, и притронулся к луке седла Эртугрулова коня. Братья поехали рядом. Их мать умерла давно, когда они совсем были малы. Все в роду понимали, что единству настал конец, разойдутся пути четырёх братьев.

Добрались в долину Сюрмели у реки Пасин [67]. Здесь держали совет. Сункур Текин и Гюн Догду повели за собою многих... Важное, значимое случилось. Родичи, друзья уходили далеко, упорно; шли на прежние, давние пастбища, в далёкую даль, на старую, давнюю родину; туда, откуда ближе к обители Неба... И никогда более Эртугрул и Тундар не увидели своих братьев и многих родичей и друзей. И никто не слыхал о них. Никто не знал, что с ними сталось. Быть может, они добрались до степей праотческих, отыскали вольные места и снова поселились кочевьями вдоль стены длинной зубчатой [68], выстроенной искусными строителями Хань... Л кем сделались их далёкие потомки, кто знает! Алтайцами, уйгурами, китайцами? Кто знает!..

С Эртугрулом и Тундаром остались четыре сотни «дымов» - семей. Тундар едва вышел из отроческого возраста. Прежде он знал твёрдо, что защитник его и Эртугрула - их отец. К старшим братьям они оба приглядывались исподтишка, настороженно. Не думали никогда, что отец покинет их так скоро. Не ждали. Когда упал Гёкалп в воду Евфрата, Эртугрул почуял скорый ужас; вдруг почудилось, что теперь, лишившись отца, и он погибнет, потому что привычный мир всех родичей ощерится враждою... И не думая уже и ни о чём, кинулся спасать отца...

А вдруг разрешилось всё до того легко! И Тундар вдруг понял, что теперь старший над ним - Эртугрул. Эртугрул ему теперь и брат и отец. Отец — это было хорошо, защитно, крепко. А вот брат... Брат — это было — опасность!.. Тот самый Эртугрул, который носил его на закорках и совал ему в руку, в грязную по-ребячьи щепоть вкусные катышки курута - твёрдого творога... Тот самый Эртугрул, который теперь взглядывал на него ободряюще, как старший — на младшего, и чуть выставлял вперёд жёсткий подбородок и мигом выпячивал губы и ободряюще смеялся чёрными глазами, щуря их в совершенные щели... Тот самый Эртугрул был - опасность. Сердце Тундара отчего-то вдруг прибаливало и обмирало. Предчувствие опасности было смутное, налетало внезапно, охватывало, но и забывалось легко...

Зимовали в Сюрмели [69]. А весной Эртугрул повёл своих всех в Малую Азию. Дошли в Энгюри [70], стояли у подножья Караджа-дага - Черной Горы, двинулись в Султанёню… [71]