Дуэль. Всемирная история - Ричард Хоптон Страница 10

Точно так же немецкий рейхстаг в предшествовавшие Первой мировой войне годы сетовал на обычай кайзера прощать приговоренных за дуэли. В равной степени на американском Старом Юге, особенно в довоенный период (то есть до Гражданской войны 1861–1865 гг. — Пер.), приговор за преступление на дуэли был практически незнаком — присяжные просто отказывались осуждать дуэлянтов, которых приводили в зал суда.

Однако любое подозрение в нарушении правил или в небрежении ими, а также намек на нечестную игру могли закончиться для дуэлянта, если его удавалось схватить, самыми страшными карами. Встречались случаи, которые уж слишком явно падали по ту сторону тонкой линии, проведенной между дуэлью и убийством. Никакие доводы не в состоянии были убедить суд в том, что он-де не имеет дела с откровенным убийством. Взять для примера хотя бы смерть Джорджа Рейнолдса в Дублине в 1788 г. Рейнолдс поссорился с неким Робертом Кином, и двое порешили встретиться на дуэли. Когда они выходили на бой,

мистер Рейнолдс, перед тем как действовать, решил поприветствовать мистера Кина взмахом шляпы, которую держал в руке, и пожелать ему доброго утра, последний же выстрелил из пистолета и прострелил ему [Рейнолдсу] голову.

В столь вопиющем случае нарушения дуэльных правил не могло быть и речи о том, чтобы «защищать дуэлянта», а потому жюри преспокойно сошлось на том, что Кин виновен в убийстве. Его приговорили к смертной казни через повешение, каковую и привели в исполнение 16 февраля 1788 г. {42}. Точно так же и в Мехико в 1926 г. рассматривался случай, который совершенно определенно не подходил к определению как типично дуэльный. Между двумя членами мексиканского сената разгорелась ожесточенная ссора. Сенаторы Энрике Хеншо и Луис Эспиноса, которые оказали друг другу честь обменяться кулачными ударами, были затем выведены из палаты. Очутившись на улице, оба тотчас же выхватили револьверы: Хеншо убил Эспиносу, но и сам был ранен {43}. Чем бы ни являлся описываемый инцидент, его никак нельзя назвать дуэлью. Для контраста приведем другой случай с двумя молодыми французскими аристократами — графом де Бутвилем и графом де Шаппелем, сошедшимися в дуэльном поединке в Париже в 1627 г., в процессе которого погиб один из секундантов. При том, что оба дуэлянта строго придерживались правил и протокола, их все же приговорили к смерти. Они стали жертвами непререкаемого стремления кардинала Ришелье сделать их грозным примером для остальных — наказать pour encourager les autres (для острастки прочих).

Иные случаи, в которых указания на нечестную игру не выглядели особенно очевидными, создавали большие сложности для принятия решения. Несколько ярких судебных дел английских дуэлянтов содержали толстые намеки на недозволенные приемы: дело Хэмилтон — Мохан, в котором один из секундантов подвергся обвинению в убийстве, дело лорда Байрона и дело майора Кэмпбелла. Из трех вышеназванных только случай Кэмпбелла увенчался обвинением в убийстве; никого, кроме Кэмпбелла, не повесили. Позднее мы обсудим все три примера подробнее.

Они показывают, сколь важным для дуэлянта фактором становилось скрупулезное соблюдение формальностей дуэльного кодекса.

Если он не проявлял небрежения ими, то почти наверняка мог рассчитывать избежать приговора по обвинению в убийстве, в том случае, конечно, когда его, как мы уже говорили, вообще удавалось привлечь к ответственности в суде. То же самое относится к секундантам и прочим соучастникам, включая и врачей. Со своей стороны, пренебрежение формальностями было способно сильнейшим образом повредить дуэлянту перед лицом присяжных. То же и в случае секундантов. Любое отклонение или намек на нечестность в дуэльной процедуре могли сильнейшим образом осложнить дело. Давайте же теперь посмотрим на непреложные характеристики дуэли — свойства, которые определяли жизнь института на протяжении всего его существования: вызов, роль секундантов и собственно этикет поединка.

Глава вторая.
Вызов

Любые вызовы — будь то спонтанные или продуманные — есть пятно на чьей-то чести, поскольку они выдают слабость ума, нехватку воли и служат знаком того, что рекомая особа не вольна управлять собственным духом {44}.

СТОЛЬ ОДНОЗНАЧНО НЕГАТИВНОЕ МНЕНИЕ доктора Кокберна серьезным образом расходится с общепринятыми взглядами в отношении вызова на дуэль, характерными для романтической литературы, где заносчивый смельчак непринужденно бросает перчатку к ногам соперника в любви. В таком свете вызов далек от того, чтобы выдавать слабость ума и нехватку воли, напротив, он высший пример подтверждения рыцарственности природы галантного кавалера.

Вызов являлся первым непременным требованием дуэли. Без вызова не могло быть дуэли. Любой бой без этой основополагающей формальности превращался в простую драку или побоище не только в теории, но и на практике. Вызов приводил в действие движущие шестерни официального протокола дуэльных кодексов. На деле обычно официальному вызову предшествовала еще одна фаза: как правило, писалось письмо или записка, в которой одно лицо требовало объяснений от другого его действий или слов. Данный шаг подразумевал надежду на немедленное принесение извинения и дружеское разрешение конфликта. В «Кодексе чести», написанном в 1838 г. Джоном Лайдом Уилсоном — губернатором Северной Каролины, вовсе не бывшим горячим поборником дуэлей, — говорится следующее:

Никогда не посылайте вызова сразу же, поскольку это закрывает все пути к переговорам. Пусть записка ваша говорит языком джентльмена, а предмет ее интереса будет изложен ясно, просто и понятно; следует избегать приписывания противной стороне каких-то недостойных мотивов {45}.

Важность такого шага проиллюстрирована ходом переговоров, предшествовавших дуэли между Уильямом Уиндемом, британским посланником во Флоренции, и графом Карлетти в 1798 г. Уиндем и Карлетти разошлись между собой из-за обычая последнего ругать все публичные высказывания Уиндема в отношении международных дел и выражать сомнения в честности его намерений. В конце концов двое господ случайно столкнулись, проезжая в каретах около парка под Флоренцией. Когда следовавшие друг другу навстречу кареты поравнялись, Уиндем ударил Карлетти плеткой, хотя и не попал в цель. Случившееся представляло собой конфуз — утрату самообладания представителем британской короны в городе. Положение еще больше осложнялось тем, что граф Карлетти был фаворитом великого герцога Тосканы и занимал видную позицию при его дворе.

Дальнейшие действия Уиндема есть пример правильного поведения, хотя причиной, возможно, служил страх за свою дипломатическую карьеру. В письме к брату он высказывался в том духе, что сделанное им, безусловно, «не заслуживает отзыва из Флоренции». Он тотчас же назначил ни много ни мало четверых секундантов, которые согласились с тем, что направить письмо с извинениями в адрес Карлетти, которое зачитает один из них, будет в положении Уиндема самым правильным поступком. Карлетти отказался слушать содержание письма, настаивая на личном извинении Уиндема. Коль скоро секунданты Уиндема не могли согласиться на это требование, вызов со стороны Карлетти стал неизбежен. Что и произошло позднее в тот же день {46}.