33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине - Евгений Анташкевич Страница 10

– То есть вы о них ничего не знаете?

– Ничего.

– Надо надеяться. Надо надеяться на лучшее…

Через час обоз встал. Возница соскочил, взял лошадь под уздцы и отвёл сани ближе к обочине.

– Им, – пробурчал он, – всё одно, што ночь, што день, а скочуть туды-сюды… так от греха! И вона – полянка, тама костерок и разложим, а?

Сорокин вглядывался в обочину дороги и край тайги, но не увидел никакой полянки, только под сплошной стеной зарослей границей белел тракт. Он хотел было позвать фельдфебеля, но тот уже стоял рядом.

– Што, уважаемый! – Огурцов обратился к вознице. – Есть котелок, али ищо кака посудина, подставляй, это тебе крупа для барышни да консерва, разумеешь?

– А давай! – услышал Сорокин голос возницы.

«Как они в такой кромешной тьме что-то видят?» – подумал он и моментально ослеп от вспыхнувшего света зажигалки в руках у Элеоноры. Он прикрылся ладонью.

– Не привыкли, – тихо сказала она.

– А вы, ваше благородие, к нашему котлу, у нас тама довольствия… – И Сорокин почувствовал, что Огурцов дотронулся до рукава его шинели.

– Не надо, я сам, вроде нога уже получше. – Он чувствовал себя неудобно, во-первых, не такой уж он инвалид, чтобы опираться на руку фельдфебеля, а во-вторых, ему очень не хотелось уходить от Элеоноры. Он протянул ей флягу:

– Пока возьмите, пусть будет у вас, а то неудобно, если солдаты почувствуют запах.

– Хорошо, Мишя, вы ведь вернётесь?

Сорокин встал сначала на одну ногу, потом на другую, подвёрнутая нога ещё болела, но терпимо, и он мог идти.

– Обязательно, леди Энн.

Ждать ужина не было времени, и Сорокин вместе с Огурцовым направился в штаб. Они шли по ходу обоза и через час дошли до села, до предела забитого людьми и санями. В селе было светло от горевших костров, вокруг которых вперемежку сидели офицеры, солдаты, женщины, дети и гражданские мужчины. В избах в каждом окне горел свет керосиновых ламп или отсвечивал огонь от горящих печек. Сорокин спросил про штаб, и ему махнули рукой вдоль бесконечной улицы. Они шли, огибая бивуаки, и Огурцов всю дорогу охал и ахал по поводу того, что завтра здоровыми здесь проснутся не все. На одном из домов, который выходил окнами на улицу, без забора, похожем на сельскую школу, они увидели белый флаг с красным крестом. На узком крыльце, навалившись бедром на перила, стоял мужчина в белом халате, поверх которого была накинута бекеша, и курил.

– Што, господин дохтар, много нынче раненых, али тольки хворые? – крикнул ему Огурцов и Сорокин увидел, что Огурцов забирает вправо, пытаясь пройти по дуге, как можно дальше от крыльца, насколько позволяла ширина улицы.

– А ты зайди, солдатик, и сам всё узнаешь. – Голос курившего был на удивление высокий. – А лучше не заходи, дольше проживёшь.

Огурцов хихикнул и шмыгнул носом.

– И на том благодарны, мы уж лучче на свежем воздухе попрохлаждаимся!

– Давай, давай, прохлаждайся! – услышал Сорокин.

Штабс-ротмистр Рейнгардт, капитан-лейтенант Арцишевский и плотный и высокий мужчина, который, несмотря на жару в натопленной избе, не снял ни гражданского пальто, ни военной папахи, встретили Сорокина по-деловому.

– В арьергарде у нас идёт полк…

– То, что от него осталось… Алексей Алексеевич, – вставил мужчина.

– Я так и понял, – кивнул Сорокин.

– А ваше войско, сколько вас?.. – спросил мужчина.

Сорокин услышал его вопрос и посмотрел на Рейнгардта.

– Не смущайтесь, это журналист, корреспондент из ставки Верховного Ива́нов, Всеволод Никанорович, но в военном деле он разбирается не хуже нас.

– Полурота…

– Вы находитесь примерно на середине между нами и полком, и вы, я так полагаю, никаким транспортом, кроме саней, не располагаете?

– Нет, господин капитан, и те не наши…

– Нам надо держать связь с полком, я вам дам более-менее свежего коня. Увидите вестового, покажите ему вот это. – И штабс-ротмистр Рейнгардт протянул Сорокину сложенный вчетверо лист бумаги. – Это приказ относительно вас. Оставляйте вестового вместо себя, пусть отдыхает, силы надо беречь, а сведения от него… в общем, скачите к нам… Ну и так же в обратную сторону. Поняли, поручик?

– Понял, господин штабс-ротмистр!

В это время поднял голову от бумаг Арцишевский.

– Кто у вас был командир?

– Полковник Адельберг, Александр Петрович, господин капитан-лейтенант.

– И что с ним случилось?

Сорокин рассказал о том, что произошло на станции. Арцишевский с сожалением покачал головой.

– При случае сможете узнать ваши вагоны, ваш эшелон?

– Если я не узнаю, мой фельдфебель узнает, он в этом эшелоне почти от самой Самары…

– Ну что же… – Арцишевский посмотрел на Ива́нова:

– Всеволод Никанорович, у вас к поручику были вопросы!

Мужчина кивнул и посмотрел на Сорокина:

– Вы мне кого-то напоминаете, не вы сами, я вижу вас впервые, а…

– Может быть, вы были знакомы с моим отцом, Капитоном Александровичем Сорокиным, гласным Омс…

– …Омской городской думы, известным кадетом… – Да! Вы были знакомы?

Ива́нов встал из-за стола и, качая головой, будто он о чём-то сожалеет, подошёл к Сорокину:

– Крепитесь, молодой человек, они все погибли, точных обстоятельств я не знаю, но по нашим сводкам…

Сорокин на секунду утратил слух и не заметил, как побелели его сжавшиеся кулаки.

Ива́нов, не договорив, повернулся к Арцишевскому:

– Антон Генрихович, у нас есть чем помянуть хороших людей?

Рейнгардт взял Сорокина за плечо и легонько подтолкнул к широкой лавке около стены.

– Сядьте, поручик, для вас это плохая весть, но её придется пережить.

Михаил Капитонович повёл плечом, освободился, но сел, ноги его держали плохо.

– Кто все? Какие все? – спросил он и поднял голову к Ива́нову.

В этот момент и без того большой Ива́нов показался ему огромным, загородившим собою всю комнату.

Ива́нов стронулся с места, присел рядом с Сорокиным и снял папаху, по его высокому лбу катился пот. Он достал из брюк громадный платок и промокнул им лоснящуюся кожу.

– Снаряд… один… шальной… и именно в их сани. Нашли… нет, не стану… – Он отвернулся от Сорокина. – Какой в этом сейчас прок, даже если это было и не совсем так… ваш брат прожил ещё несколько часов.

Подошёл Рейнгардт, в одной руке у него был стакан с мутноватым самогоном, в другой ломоть хлеба с куском консервированной говядины.