Герои русского парусного флота - Владимир Шигин Страница 10
Герои русского парусного флота - Владимир Шигин читать онлайн бесплатно
Ознакомительный фрагмент
Выслушав кронштадтского капитана, адмиралы схватились за головы. Обещанного англичанами дока всё ещё не было. И если на три года отдать единственный на флоте плавдок под «Пётр I и II», то как же чинить остальные, не менее изношенные?
— Ведь они могли бы исправиться в помянутом доке, ибо весь флот наш с таким трудом килюется, а в плавучем судне все повреждения и негодности удобнее усмотреть и исправить! — делились флагманы своими сомнениями друг с другом.
Снова (в который уже раз!) была составлена бумага. В бумаге той говорилось: «…Отчего великий ущерб причитаться может в интересе Ея И. В.; от упадка таких кораблей флот приходить будет не в состояние, ибо так скоро комплектовать строением вновь невозможно…»
Адмиралы мялись, но более откровенно сказать не смели, уж больно всё это выглядело предательством по отношению к петровскому творению. Все заключения свои и мнения в письменном виде передали на рассмотрение императрице Елизавете Петровне. Ей, «дщери великого Петра», и решать, как быть с отцовым кораблём. Высочайшего указа ждали с болью в сердце. Боялись и отказа ибо тогда пришлось бы ломать множество других кораблей. Боялись и утверждения бумаг своих, ибо тогда пришлось бы самим ломать творение Петра. Ответа не было долго. Но настал день, когда указ императрицы лёг на красный бархат стола президента коллегии. Дрожащей рукой адмирал Михаил Голицын сорвал сургучные печати и, отставив бумагу подальше, принялся читать. То было соображение сената о судьбе «Петра I и II»: «…Для неугасаемой о таких высочайшего монарха трудах вечной славы принесть в рассуждение, не соизволено ли будет по точной того к пропорции и со всеми теми орнаментами, каковы были, сделать 2 модели и содержать из них в десианс-академии, а другую при адмиралтействе в модель-каморе, а остаточный из того корабля годный лес употребить к починке других кораблей; а плавучее употреблять для исправления починками прочих кораблей, которые требуют таких починок, как в доках исправлять надлежит, ибо на воде исправлять их уже за ветхостию невозможно». Поверх сенатского предложения рукой императрицы Елизаветы было начертано: «Соизволяю». Отложив бумагу в сторону, старик Голицын заплакал.
Разборка «Петра I и II» была полностью завершена лишь к 1756 году. Но опыт первого освоения «продольной крепости» не прошёл даром. Участвовавшие в строительстве «Петра I и II» подмастерья Гавриил Афанасьевич Окунев и Иван Иванович Рамбург, став мастерами, уже смело строили многопушечные корабли. В 1752 году Окунев спустил на воду 80-пушечный корабль «Святой Николай», Рамбург — такой же «Кир-Иоанн». Мастера не останавливались на достигнутом. И вскоре Гавриил Окунев построил 100-пушечный красавец «Дмитрий Ростовский», доказав всему миру, что русские корабелы могут строить корабли в сто и более пушек.
Такова история создания первого 100-пушечного корабля России. История драматичная и поучительная. И кто знает, если бы в те далёкие от нас годы всё же была изыскана возможность сохранения последнего петровского корабля, может, и сегодня потомки с восхищением взирали бы на этот венец трудов мастеров русских, гордясь искусством своих пращуров.
Года 1740 от рождения Христова, накануне полтавской годовщины, в Петербурге у Сытного рынка плотники ладили эшафот.
Зевак не было: эка невидаль — смертоубийство. Разве этим на Руси кого удивишь! Однако вскоре по столице поползли слухи, что рубить головы на Сытном будут не каким-то там разбойным людишкам, а особам именитым. Злодеев было семеро. Главному из них велено было императрицей Анной резать язык и садить на кол, остальным сечь голову и четвертовать. Приговор оглашали на площадях. Народ крестился.
— Никак, недоброе замышляли! Говорят, среди лихоимцев и моряк есть! Из любимцев покойного государя Петра Лексеича! О Господи, время-то лихое!
И расходились. Болтать в ту пору остерегались все, ибо время и вправду было лихое — бироновское…
В первопрестольной открывали первую навигацкую школу; открывали шумно — с пушечной пальбой и взрывами петард. Со всей России свозили в ту школу недорослей дворянских, тащили силком, ибо те от ученья морского в бега кидались. Среди привезённых был и Федя Соймонов — сын помершего стольника Ивана.
Учили в навигацкой школе с тщанием. За дурь и нерадивость лупили нещадно. Арифметик — известный Леонтий Магницкий — охаживал при случае нерадивых от всей души линейкой грушевой. А уж сам господин директор Форвартсон и за уши драл, и в тёмную сажал на хлеб и воду.
Когда цифирь, астрономию да сферику закончили, принялись журналы шканечные писать да учиться курс судов прокладывать. Когда же и этому выучились, то приехал царь Пётр. Сдвинувши брови и глядя грозно, начал царь чинить опрос. За хороший ответ в губы целовал, за плохой — палкой лупил. Кто умён, того налево от себя ставил, в Голландию ехать, кто дурак, но здоров, того направо — в преображенцы, ну а кто и хил, и без ума — того Пётр ставил позади. Этих предстояло отправлять в Ревель, учить языку немецкому. Проведя опрос, Пётр оставил подле себя тех, кому предстоял путь в неблизкую Голландию.
— Отныне вы не школяры, а господа навигаторы! — объявил он им.
По весне получил Федя Соймонов с товарищами по сотне рублей на прокорм да заграничный паспорт, скреплённый гербовой печатью. Прибыли они в город Архангельский, погрузились там на судно купеческое, и поплыли в Голландию, землю им неведомую.
Страна каналов, мельниц и тюльпанов прибывших ошеломила. Вдоль берега — города богатые, верфи да порты, по каналам лодки снуют, а в море суда бесчисленные на волнах качаются. Одно слово: сказка!
На амстердамской верфи, куда прибыли российские волонтёры, каждому навигатору выдали по робе парусиновой да топору острому. И за работу! Рядом с Соймоновым его приятель — Васька Головнин. Когда дело плотницкое освоили, пошли стропы вязать. К тому времени и деньги вышли. В России по причине войны со шведами о них, поди, и совсем забыли. Как жить далее — каждый решал сам. Одни с кружкой на паперти сели, иные взялись за кистени. Фёдор с Василием решили на моря подаваться. Нанялись матросами за еду и платье. Судно — развалюха, команда — сброд, а шкипер — законченный пьяница. Побывали и в Лиссабоне, и на реке Темзе. Шкипер, трезвости их дивясь, скоро им и штурвал доверил, и лоты метать позволил. На судах жизнь тоже не малина, а потому пили сыны дворянские воду тухлую да жарили рыбку, какую удавалось словить. Но разве это беда, когда над головами навигаторов гудели ветром наполненные паруса, а впереди манил неведомый горизонт!
В штормах и походах пролетели два лихих года. Вчерашние школяры-навигаторы стали теперь просолёнными матросами, которым сам чёрт не брат. А когда в очередной раз их битый шквалами бриг завернул в Амстердам, там бравых мореходов уже ждал указ о возвращении на родину.
1715 год Фёдор Соймонов встречал уже дома. Едва вернулся, пришлось заниматься делами наследными: помер его дядюшка Семён Кондратьевич. Пока Соймонов с хозяйством разбирался, подошло время баллотироваться на чин мичманский. Председательствовать же на комиссию, к всеобщему ужасу, пришёл сам царь. Спрашивал Пётр как всегда строго, и из сорока восьми кандидатов на чин сдали лишь семнадцать. Первым из них по ответам был Фёдор. Уж какие ему вопросы каверзные царь ни задавал, а на все ответы получил.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии