Краткая история Франции - Джон Джулиус Норвич Страница 10

Еще до того, как жители областей, по которым проследовали немцы, восстановились после потрясения, на западном горизонте появилась французская армия. Она несколько уступала в численности немецкой и в целом вела себя приличнее. Дисциплина была построже, да и присутствие многих знатных дам (включая саму королеву Алиенору), сопровождавших своих мужей, несомненно, оказывало дополнительное смягчающее влияние. Тем не менее продвижение французов вовсе нельзя назвать спокойным. Балканское крестьянство к тому времени уже проявляло откровенную враждебность к крестоносцам и, естественно, заламывало неслыханные цены за продовольствие, которое люди сумели сохранить для продажи. Недоверие скоро стало взаимным и провоцировало неблаговидные поступки с обеих сторон. Таким образом, задолго до того, как французы добрались до Константинополя, одинаково обиделись и на немцев, и на греков, а когда наконец 4 октября оказались у стен города, с возмущением узнали, что византийский император Мануил выбрал этот момент для заключения перемирия с турками-сельджуками.

Хотя никто, естественно, не ждал, что такой факт обрадует Людовика, однако заключение перемирия было разумной предосторожностью со стороны Мануила. Французская и немецкая армии у самых стен его столицы представляли собой куда более серьезную угрозу, чем турки в Азии. Император знал, что и во французском, и в немецком лагерях есть те, кто выступает за совместный удар западных сил по Константинополю, а всего через несколько дней кузен святого Бернарда епископ Лангрский действительно официально обратился к королю с таким предложением. Только намеренно распространяя слухи о сосредоточении в Анатолии крупных турецких сил и намекая на то, что, если франки не поторопятся пройти вражескую территорию, может вообще не получиться это сделать, Мануилу удалось спасти ситуацию. Он всячески угождал Людовику (постоянно занимая его время) бесконечной чередой пиров и роскошных приемов, одновременно организовывая королю с его армией переправу через Босфор, чтобы при первой возможности отправить его в Азию.

Прощаясь с незваными гостями и провожая глазами скользящие по глади пролива лодки, тяжело нагруженные людьми и животными, император Мануил лучше других предвидел опасности, которые ожидали франков на втором этапе их похода. Он сам недавно закончил военную кампанию в Анатолии, и, хотя его истории об ордах турок были полны преувеличений, увидев воочию крестоносцев, он понял, что их неповоротливая армия, уже страдающая упадком боевого духа и дисциплины, имеет мало шансов устоять при атаке кавалерии сельджуков. Он снабдил крестоносцев провиантом и проводниками, предупредил о дефиците воды в тех местах, посоветовал не идти напрямую через отдаленные районы, а держаться побережья, которое еще в основном находится под византийским контролем. Это все, что он мог сделать. Если же после его предупреждений эти глупцы все равно дадут себя уничтожить, виноваты будут только они сами. Он огорчится, но не до слез.

Не прошло и нескольких дней после расставания Мануила с крестоносцами, как резвые гонцы доставили ему известия из Малой Азии. Немецкую армию турки захватили врасплох у Дорилеи (теперь Эскишехир) и разбили наголову. Сам Конрад спасся и присоединился к французам в Никее, но девять десятых его людей лежали теперь мертвыми среди развалин немецкого лагеря.

Второй крестовый поход начался ужасно. Конрад и те немцы, кто уцелел в резне под Дорилеей, прошли вместе с французами до самого Эфеса, где объединенная армия остановилась на празднование Рождества. Там король серьезно заболел. Оставив соотечественников продолжать путь без него, Конрад возвратился в Константинополь на лечение и оставался в императорском дворце в качестве гостя до марта 1148 г., когда Мануил предоставил ему корабли, чтобы добраться до Палестины. Тем временем французы и их дамы (хотя в целом им повезло больше, чем немцам) совершали тяжкий переход через Анатолию и тоже серьезно пострадали от турок. Несмотря на то что главная вина за трудности лежала на самом Людовике, поскольку он не последовал совету Мануила держаться побережья, король упорно приписывал любое столкновение с противником либо недобросовестности Византии, либо ее предательству, либо тому и другому вместе, и его обида на греков быстро переросла в почти патологическую злобу. В конце концов, испытывая полное отчаяние, он вместе с семьей и значительной частью конницы (кому хватило места) отплыл из Атталии (теперь Анталия), бросив остальную армию и всех пилигримов пробиваться по суше, как могут. Стояла уже поздняя весна, когда жалкие остатки большого войска, которое так уверенно выступило в поход год назад, добрались до Антиохии.

И это было только началом злоключений. Могущественный Занги умер, но власть перешла к его еще более сильному сыну Нур ад-Дину. Крепость Нур ад-Дина в Халебе (современный Алеппо) превратилась в центр мусульманского противодействия франкам. Таким образом, именно по ней следовало нанести первый удар, и, как только Людовик оказался в Антиохии, князь Раймонд сразу начал подталкивать его к немедленному штурму города. Король отказался (что было характерно для него) на том основании, что должен первым делом помолиться у Гроба Господня. Тогда королева Алиенора (чью любовь к мужу, мягко скажем, не увеличили опасности и неудобства пути из Франции и чьи отношения с Раймондом, похоже, несколько вышли за пределы чисто родственных) объявила о намерении остаться в Антиохии и просить развода. Она и Людовик были дальними родственниками, при заключении брака на вопрос кровного родства закрыли глаза, но, если его поднять, он мог стать очень неудобным – и Алиенора это знала.

Людовик, при всей его унылости, в критические моменты присутствия духа не терял. Игнорируя протесты жены, он решительно потащил ее в Иерусалим, но прежде ему удалось так восстановить против себя Раймонда, что тот отказался впредь участвовать в Крестовом походе. Нет сомнений, что король вышел из ситуации достойно, насколько это было возможно, однако сама ситуация, да еще сложившаяся в такой момент, безусловно, пагубно сказалась на его репутации. Он и молчаливая Алиенора прибыли в Священный город в мае, вскоре после Конрада. Их встретили со всеми надлежащими церемониями королева Мелисенда и ее сын Балдуин III, которому к тому времени исполнилось восемнадцать лет. Французская королевская чета оставалась в Иерусалиме около месяца, а затем направилась в Акр, где 24 июня собрались все крестоносцы, чтобы обсудить план действий. Они быстро пришли к решению: необходимо немедленно мобилизовать все силы для совместной атаки на Дамаск.

Невозможно понять, почему крестоносцы выбрали Дамаск в качестве первой цели. Это было единственное значительное арабское политическое образование во всем Леванте, недружественное Нур ад-Дину, поэтому его можно и должно было превратить в бесценного союзника. Своим нападением франки толкнули город в ряды мусульманского союза Нур ад-Дина и тем самым фактически обеспечили себе неизбежное поражение. Подойдя к Дамаску, крестоносцы обнаружили, что городские стены крепки, а защитники исполнены решимости постоять за себя. На второй день осаждающая армия после нового пагубного решения передвинула лагерь к юго-восточной части стены, где не было ни тени, ни воды. Палестинские бароны, которые уже перессорились по поводу будущего города после его захвата, неожиданно начали настаивать на отступлении. Поползли слухи о подкупе и предательстве. Людовик и Конрад изумлялись, возмущались, но вскоре тоже осознали реальное положение вещей. Продолжение осады означало бы не только передачу Дамаска в руки Нур ад-Дина, но и, учитывая всеобщее падение боевого духа, почти неминуемое уничтожение всей армии крестоносцев. 28 июля, всего через пять дней после начала кампании, они дали приказ к отступлению.