Усобники - Борис Тумасов

Стылыми днями назимника месяца лета шесть тысяч Семьсот семидесятого от Сотворения мира, а от Рождества Христова в октябре тысяча двести шестьдесят второго года возвращался из Орды великий князь Александр Ярославич. Из Нижнего Новгорода на Городец, а оттуда путь в столичный город Владимир.

Велика земля Российская, а людом небогатая: едет ли смерд либо гридин скачет, все больше починки встречает — малые деревеньки в три-четыре избы у дороги; деревни из десятка изб редки, а уж села, где высилась бы бревенчатая церковь, одно от другого верстах в двадцати-тридцати…

В дороге почуял Невский неладное, хворь на него наваливается. Отчего она приключилась? Неужели в Сарае-городе, на ханском пиру, каким-то зельем опоили?

Везут Александра Ярославича в санях по первопутку, укутанного в шубы. Скользит полоз, поскрипывает на морозном снегу. Скорбный лик у великого князя, боль нестерпимая в 1руди и в животе, криком бы кричал, но он терпит.

Дальняя дорога из Орды на Русь, сколько мыслей и дум промелькнуло в голове великого князя. Вспомнились далекие годы: и как совсем юным в Новгород отцом Ярославом на княжение был отправлен, первую большую победу над свеями реке Неве одержал, а их ярл Биргер позорно бежал, а за то Народ прозвал князя Александра Невским…

Вспомнились и конфликты с новгородцами, как они его из Новгорода прогнали, но ненадолго. Когда нависла над Новгородцами и псковичами беда, немцы-рыцари на Русь вторглись, вече новгородское и приговорило кланяться князю Невскому.

Александр, обиду презрев, повел дружину и новгородцев-ополченцев и на Чудском озере разбил иноземцев…

Резво бегут кони, водит сани из стороны в сторону. Сызнова боль подступила. Ох, как тяжко!

Отпустило, и мысли перекинулись на то, как после смерти отца на княжение сел. По старшинству. Умрет он, Александр, следующий сын Ярослава станет великим князем…

Время страшное, Русь в разорении, баскаки наглые и неумолимые, нет денег, живым товаром берут, мастеровыми, крепким людом, девицами. Не ведают пощады. А удельные князья нет бы заодно стоять, чернят друг друга, перед ханом на коленях ползают, стыда не ведают.

Долго не склонял головы перед Батуханом Невский, пока не услышал грозный окрик. Согнулся, однако, до полного позора не довели великого князя Александра Ярославича, новый хан ордынский пощадил. А может, решил не злить славного русского князя?

И опять перехватила резкая боль. Сцепил Александр Ярославич зубы, шепчет:

— Господи, почто обрек меня на муки телесные?

Думы о смерти одолевают. Чуял, она рядом и на сей раз не минует. Мысленно великий князь обращался к сыновьям, о каждом вспомнил, по делам оценивал: смерть старшего, Василия… Василий, душевная боль его, Александра. В Новгороде посадил он Василия на княжение, а тот новгородцев на отца поднял… Невский милость к сыну проявил, однако старший сын плохо кончил, в пьянстве беспробудном жизнь оборвалась…

Дмитрий хоть и молод, однако, когда Невский послал его против ливонцев, Дерпт взял и рыцарей одолел…

Третий, Андрей, посаженный в Заволжском Городце на княжение, Александра Ярославича не радует, завистлив и злобен. В кого удался?

А Даниил еще отрок, однако хозяйственный, копейке цену знает. Ему великий князь Москву в удел выделил. Неприметный городок, но Невский верил, настанет время, когда Даниил и земли приумножит, и город обустроит…

Торопят ездовые коней, скачет за санями малая дружина. Лютует зима, местами успела поставить сугробы. Дует ветер, сечет по лицам всадников снежной порошей. Темнеет лес, разбегаются по сторонам его гривы, и чем дальше на север, тем леса гуще, пока не перейдут в глухомань.

Русь богата лесами, и в том ее спасение. Редкие отряды ордынцев решались углубляться в лесные дебри. Так случилось и с Новгородом. Разорив Понизовую Русь, полчища Батыя остановились перед лесами и болотами Новгородской земли.

Зафыркали, заржали испуганные кони, учуяв волчью стаю, и тотчас засвистели, заулюлюкали гридни. Вот и ордынцы подобны волкам. И не только когда на Руси люд обирают, а и в Орде. Сколько ни привози даров в Сарай, все мало. Попробуй насытить хана и его жен, сыновей и царевичей, всех родственников ханских, мурз и нойонов…

Вспомнил, как Берке вознамерился женить его, великого князя, на своей племяннице, уговаривая, что и молода она, и красива. Едва Александр Ярославич отговорился, стар, дескать, Сыновья старше мачехи будут…

Берке недовольный остался. Уж не в том ли причина хвори нынешней?

Сыновья! какими-то окажутся на княжении, не почнут ли Русь зорить, иноземцев в подмогу звать? Такое ныне не впервой. Не оттого ли ханский баскак с пайцзой мнит себя выше любого князя? Когда же русичи из-под ханского сапога выберутся?..

Смежил глаза Невский, забылся в коротком сне. Сидевший рядом с князем ближний боярин Иван Федорович прикрыл Александра Ярославича овчинным тулупом, дал знак ездовым не щелкать бичами, не понукать коней.

Во сне привиделось Александру Ярославичу, будто сидит он на коне у Вороньего камня, ждет рыцарей. Они от Пскова отходили. Зима на весну повернула, лед на Чудском озере сделался синеватым, опасным. Вглядывается князь в даль и видит, как рыцари к бою перестраиваются в клин. Русичи такое построение «свиньей» именовали.

Поправил Невский кожаные рукавицы, меч обнажил и, поворотившись к дружине и новгородцам, бросил коротко:

Пробил наш час, воины, не позволим недругам уйти безнаказанно, отомстим за поруганный Псков!..

От звона мечей, глухих ударов шестоперов, треска льда пробудился Александр Ярославич. Подумал, сон, а все как наяву привиделось… Два десятка лет минуло, а время одним днем пробежало, как и вся жизнь, в трудах, воинских заботах да суете…

Брата меньшего вспомнил, Андрея, горячего, подчас безрассудного. О нем подумал, и перед глазами встала жена Андрея, молоденькая Дубравка, дочь князя галицкого. Пригожая и белотелая Аглая. Кто же ее Дубравкой нарек? Любил ее Невский, да и Аглая ему тем же платила…

И сердце заныло. Знал, виновен он перед меньшим братом. И не Дубравка причиной, а то, как постыдно повел себя, не поддержал брата, владимирского князя, когда тот против татар замыслил, на ордынцев замахнулся. Он, Александр, предал Андрея, не пришел ему на подмогу.

Образ Дубравки померк с появлением боли телесной. У князя даже пот на лбу выступил. Сцепил зубы, ноги поджал, просит:

— Дай, Бог, терпения!

Поманил ближнего боярина:

— Сколь до Городца, боярин Иван?

— Верст десять, княже.