Мелкинд Виллейн - Павел Шмидт Страница 9

Сэр паук отправился пытать счастья в траве, я брезгливо, одними когтями сорвал паутину. Дюжина ступеней ведёт в подвал, после яркого дня спускаюсь на ощупь. Пара шагов в сторону, и подошва хрустнула веткой, я нашарил на холодном камне пола запас хвороста, какие-то тряпки. Несколько движений, и в руке вполне приличный факел. Правая ладонь легла на рифлёную рукоять кинжала, в глубине кристалла, что в навершии, слабо мерцает. Я милостиво позволил огоньку поживиться. Вспыхнуло слепяще белым, и сразу занялась тряпка – оранжевым с копотью.

Дрожащее пламя высвечивает истёртые ступени, тьма отступила до стен, лишь застарелое пятно костра на полу противится натиску. Сводчатый подвал пуст. Иду вдоль стен, в правом углу детский тайничок: куклы из соломы, перевязаны яркой нитью, цветные осколки стекла. Факел всюду горит ровно, только над остатками ростовой бочки – такую дружине на месяц – стреляет синими сполохами. Зверьё натаскало мелкий мусор, но сквозь пучки травы и кости видны следы. Шаркнул пару раз ногой подле бочки. Так и есть, царапины! Глубокие, словно бочку часто двигали. К стене привалилось дубовое дно, большое, как щит горного великана. Отвалил с грохотом, за ним ничего, блоки сидят дружно, лезвие ножа не всунуть.

Мягкий металл кинжала с трудом царапает древесину, та задубела, чёрная от множества вин. Линия за линией, дно покрывается рисунком, увеличенной копией паутины. В царапинах мягкое лезвие оставляет частицы серебра, как если волосяную струну заложили вглубь. Прозрачная капля кислоты пала точно в центр рисунка, растеклась с шипением по царапинам. Узор пыхнул дымом, провалился вглубь, оставляя тонкие, как от бритвы, щели. Плиты пола приняли удар, геометрической формы чурки вперемежку с камнем лавиной исчезли в провале.

Чёткий квадрат дыры затянут серой пеленой, я с опаской прыгнул, ступнёй неудачно на обломок камня. Прихрамывая и кашляя в клубах пыли, побрёл по короткому тоннелю, над головой своды из тёмного, набухшего влагой кирпича. Несколько шагов из пыльного облака, и проступает решётка двери. В петлях навесной замок, такой старый, только тронь – развалится. Некогда толстые прутья колют пальцы чешуйками ржавчины, стоит коснуться, по ладони, от запястья к локтю бежит ледяная змейка рыжей влаги. Дверь скрипит протестующе, тяжёлый замок держится миг, но сдался, рухнул на пол. Прихрамываю дальше, по бокам земляные стены, потолок в деревянных чёрных от сырости крепях. Поверхность холма близко: бледные корни заполонили тоннель донизу, щекочут белёсыми щупальцами, потревоженные, мстительно сыплют землёй за шиворот.

На стенах набухают частые крупные капли, едва коснутся боками, стремительной змейкой несутся вниз. Повороты плавно закручивают тоннель вниз, местами лужи глубоки, и вода норовит перелить за голенища сапог. Сырость под ногами спадает перед тремя ступенями к обитой железом двери. Громкий скрип метнулся в тоннель, там и затих. За дверью обширный зал со слишком высоким для подземелья арочным сводом. Огромный стол в полкомнаты разбит, серые от пыли щепки вперемешку с осколками стекла. Шкафы вдоль стен как пустые рамки, полки сломаны пополам молодецким ударом, содержимое исчезло. По комнате частями вольно разлёгся скелет великана: рука здесь, вторая там, крепко вцепилась в дубину, головы нет вовсе.

В углу, за занавесками, альков, поверх ткани слой грязной паутины, плотной как вата. Я подошёл ближе, пламя факела тянется к сухому, пустить пожар. В алькове кушетка. Трухлявое ложе продавлено до деревянной основы под тяжестью тела в доспехах. Тусклая сталь покрыта множеством бурых пятен так, что герб не различить. Седые волосы укрывают рыцаря одеялом, доросли до пола, отдельные пряди косо обрезаны, лицо в бороде по глаза. По телу снуют рыжие, с жирную белку, анты, особо настырный лезет ко рту, в сяжках светится перламутром липкая дрянь.

– Кыш, прочь! – крикнул я и сую факел. Ант отшатнулся от огня, исчез в тёмном провале на стыке пола и стен. Воспалённые веки старца дрогнули, тяжело, как стальная решётка, идут вверх.

– Кто здесь? – с трудом прошептал старик. – Подойди… великан или злобный колдун… мне уже всё равно.

– Кто вы? – спросил я с опаской, но шагаю ближе. – Подождите, уберу тварей! Надо вынести вас наружу.

– Поздно, я давно мёртв… почти мёртв, – прохрипел старик, отвыкшее горло с трудом повинуется. – Эти… твари… кормили и заботились много лет.

– Что случилось, почему вы здесь? Крестьяне сказывали, вы и есть тот самый рыцарь, что победил малефика?

– Малефика? – сказал старик, губы кривятся в подобии горькой усмешки. – Что ещё мог придумать он… слушай, люди должны знать правду! – горячо зашептал рыцарь. – Я лорд, я жил в замке с прекрасной женой и детьми… король призвал… долг вассала…

– Сейчас, дам воды, – сказал я, доставая фляжку.

– Нет!!! Вода теперь яд! – воскликнул древний рыцарь. И, словно потратил силы, рассказ даётся всё труднее. – Поход был долгий, битвы жестоки… посчитали меня мёртвым, раненый, попал в плен… слишком беден для выкупа… я сбежал! Весть о гибели обогнала надолго… Проклятый колдун! Откуда взялся в моём замке?!

Руки рыцаря дёрнулись задушить неведомого врага. Я отпрянул.

– Зачем всё это говорите? Меня не касается, приведу помощь, и только!

Рыцарь не услышал моих слов, продолжил тише:

– Гильберта не виновна… околдовал… я появился среди ночи, ворвался в ярости, рубил всех… но подлый фетишир ударил в спину…

Голос перешёл в шёпот, я склонился ближе.

– Найди сына!!! Отдай фамильный меч, он не прост, рубит горных… расскажи, как было… обещай, ты должен!

Тело рыцаря обмякло на кушетке, выражение вечной муки уходит медленно, искорка смысла исчезла из глаз. Я торопливо прикрыл старику веки, а самого укутал ватой паутины, получился саван. Отступил на шаг в жутком смятении.

Взгляд метнулся по комнате, я обошёл, проверил дважды – меча нигде нет.

В дальней стене узкая дыра, камни кладки рядом и присыпаны песчаным грунтом. Из тоннеля, как из слуховой трубки, шорох и влажное бульканье, кислая вонь. Стенки в затверделой слизи, светятся на манер болотных гнилушек, пальцы приятно холодит эта гладкая, как слюда, корка. Втиснулся внутрь. Мелких трещин хватало жучиным лапкам, но не мне, извиваюсь как червь, ползу, локоть за локтем. Шкуродёрный поворот и тоннель уводит вниз, я заскользил как на салазках. Стенки внезапно исчезли, я рухнул с высоты, локоть смягчил удар, но приложило виском о пол подземной камеры. Перекатился, по колено в прозрачных пустых коконах, одежда заляпана субстанцией, белёсой и склизкой на вид. В голове звенит, рука тянется к ссадине, кровь чёрная в призрачном свете, стекает по пальцам тугой каплей. Глянул под свод – лаз высоко, слишком высоко!

Стены комнаты из светлого песчаника, напротив друг друга две узких щели в полный рост, я протиснулся в ту, что шире, дальше наклонный коридор. Тянет неуместной свежестью, несколько глубоких вдохов полнят пьянящим чувством. Боль скукожилась в затылок, ушла совсем.

Пол старательно выровнен, как и стены, поверх закован в слой твёрдой слизи, гладкой настолько, что подошвы скользят как по льду. Потолок в шубе светлой плесени, та живёт своей жизнью, пушистые лохмы прячут мелких, с кулак, постояльцев.