Глаз Охотника - Деннис Л. Маккирнан Страница 9

Черныш пытливо взглянул на варорца, отказываясь верить собственным ушам. Нельзя преследовать?

— Не сегодня, псина. Сегодня мы охотимся на птиц.

Сердце Гвилли билось уже спокойнее. Треск сучьев и шелест листьев под ногами косули замерли вдали.

— Ищи, Черныш. Вперед!

Черныш в последний раз осуждающе взглянул на хозяина и снова принялся наматывать круги, пытаясь уловить запах дичи. Варорец и его верный пес продолжали путь по лесу, а Гвилли уже и думать забыл о диковинных лесных обитателях. Конечно, все эти предания были ему хорошо известны, но он не придавал им слишком большого значения, ибо рожден был не в самом лесу, а на его опушке и воспитан был совсем в ином духе, нежели лесной народец. Поэтому Гвилли и Черныш предпочитали рыскать по лесу в поисках добычи, а на раздумья о старинных преданиях времени у них не оставалось.

Наконец Черныш встал в стойку: хвост вытянут, мордочка приподнята. Гвилли остановился, зарядил пращу и прошептал:

— Молодец, Черныш. Ату!

Собака медленно двинулась вперед. Хозяин шел за ней тихо, боясь спугнуть добычу. Его глаза не отрываясь смотрели в ту сторону, куда указывала морда Черныша.

Фр-р-р-р… Вальдшнеп взмахнул крыльями, но тотчас же кувыркнулся в воздухе и камнем упал на землю, сраженный камнем Гвилли.

— Черныш, взять!

Собака с готовностью рванулась вперед, скрылась в зарослях папоротника и вернулась с добычей в зубах.

Гвилли наклонился, чтобы взять птицу, погладил Черныша и почесал его за ухом.

— Ах, Черныш, дорогой мой товарищ, ты величайшая охотничья собака во всем лесу Вейн — да что там, во всем Митгаре! — Гвилли привязал птицу к остальной добыче и продолжал: — Твой нос и моя праща — вот залог нашего успеха. Мы с тобой непревзойденные охотники — и никто не посмеет с этим спорить!

Черныш стоял рядом и вилял хвостом, преданно заглядывая в глаза хозяину. Он не знал, что именно тот говорит, но был уверен: это что-то очень приятное. Собака вся так и светилась от радости.

Гвилли перекинул связку вальдшнепов через плечо и позвал:

— Пошли, Черныш. Пора домой. Нужно же нам похвастаться своей добычей.

Уловив в речи хозяина знакомое слово «домой», Черныш сорвался с места и побежал на восток, по направлению к опушке леса. Там, где лес плавно переходит в равнину, милях в двух-трех отсюда, на склоне холма стоял их дом. Сразу за долинами начинались древние Сигнальные горы, под влиянием времени превратившиеся в невысокие холмы, которые напоминали хребет великана и тянулись от крепости Чаллерайн на севере до Биконтора и Деллинских низин на юге.

Именно в сторону гор и направились Гвилли с Чернышом, хотя из-за деревьев было невозможно разглядеть их вершины, и скалы, и лощины, покрытые сочной зеленой травой.

Лес заметно поредел, освещенный полуденным солнцем, наполнявшим его теплом и летней истомой. Угрюмые деревья-великаны все еще попадались на их пути, но вид их скорее создавал впечатление защищенности, а не навевал ужас. Черныш то останавливался, втягивая воздух носом, то бежал дальше, догоняя Гвилли.

Наконец они вышли из леса, с опушки которого открывался чудесный вид на возвышенность, где располагалось хозяйство приемных родителей Гвилли — Орифа и Нельды. Из трубы лениво поднимался дымок и терялся на фоне голубого неба.

Друзья прошлепали по ручью и стали взбираться на косогор. Черныш припустил так, что только ветер засвистел в ушах, и Гвилли едва поспевал за ним.

Собака ворвалась во двор первой, заливаясь победоносным лаем. Гвилли, смеясь, прибежал вслед за ним и в несколько прыжков очутился на крыльце. С грохотом распахнув дверь, молодой баккан возвестил всему дому о своем приходе и поспешил на кухню, откуда доносился восхитительный запах. Черныш вприпрыжку бежал за ним. Ввалившись в кухню, Гвилли кинул на стол подстреленных вальдшнепов. Нельда оторвалась от стряпни и улыбнулась приемному сыну, она был рада видеть юношу.

Зачерпнув ковшом воды, Гвилли напился сам и налил Чернышу.

— Где отец? — спросил Гвилли, с трудом переводя дыхание после пробежки.

— В поле, — ответила Нельда. — Обед ему уже почти готов.

— Сейчас ощиплю птиц и отнесу ему обед, — проговорил Гвилли, подхватил вальдшнепов и пошел во двор, сопровождаемый Чернышом.

Нельда с улыбкой проследила за ними взглядом. На душе у нее было спокойно и хорошо. Женщина повернулась к плите и принялась помешивать содержимое кастрюли, хотя мысли ее витали где-то далеко.

Она нарадоваться не могла на Гвилли, ведь он был послан ей в утешение в час великой скорби, когда она потеряла третьего ребенка. В ночь, когда это произошло, она была одна: Ориф недели за две до того отправился в Стоунхилл, чтобы продать зерно, лук и свеклу и на вырученные деньги купить соль, гвозди и прочие необходимые в хозяйстве вещи.

На следующий день, когда она только собралась похоронить ребенка на холме рядом с двумя другими, могилки которых давно заросли цветами и травой, — до слуха ее донеслись крики Орифа, погонявшего мулов. Обернувшись, она увидела подъезжавшую к дому телегу, в которой сидел ее муж, а на руках — о чудо! — он держал раненого варорского ребенка не больше четырех лет от роду, он плакал и звал родителей. На голове малыша была глубокая рана, из которой сочилась кровь.

Нельда немедленно отнесла крошку в дом. Ориф рассказал, что его родители были убиты рюкками по дороге из Биконтора в Стоунхилл. Эта нечисть разграбила их палатки, раздела убитых, увела пони, а ребенка бросила умирать на дороге, где его и подобрал Ориф. Фермер промыл рану и обработал ее мятным раствором, чем, вероятно, спас ребенку жизнь: скорее всего нож, которым нанесли рану, был смазан ядом. После этого Ориф, не медля ни минуты, поспешил к дому. Он ехал весь день и всю ночь и чуть не загнал мулов.

Нельда заботливо сменила повязку. Она не отходила от малыша ни днем ни ночью. Как только ребенку полегчало, он тоненьким, срывающимся голоском поведал им о том, как ночью пришли «плохие» и убили папу с мамой. Он знал только, как его зовут, но фамилию и имена родителей вспомнить не мог.

Через неделю Ориф снова отправился к месту трагедии, где среди немногих уцелевших вещей он нашел пращу и подсумок со снарядами к ней, а также два дневника — старый и новый. Похоронив родителей Гвилли, Ориф вернулся домой, захватив с собой все, что осталось в память о них. Малыш, все еще слишком слабый, чтобы встать с постели, потребовал отцовскую пращу и камни. Осмотрев все это, он встревоженно спросил, где же «блестящие штучки». Ни Ориф, ни Нельда не могли понять, что он имеет в виду, а по-другому ребенок объяснить не мог. Не помогли и дневники, потому что ни муж, ни жена не знали языка, на котором они были написаны. Все же, внимательно изучив эти записи, Ориф заявил, что более новый дневник является копией старого.

А к тому времени, когда малыш Гвилли окончательно пришел в себя, Ориф и Нельда уже ни за что не согласились бы с ним расстаться.