Воин и маг - Михаил Михеев Страница 9

Джурайя

«…Интересно, у нее рот закрывается или постоянный треп — это ее физиологическая норма? — размышляла Джурайя. — А болтает-то — заслушаешься! Речь образная, выразительная, льется непрерывным потоком… вот уже часа четыре, не меньше. А вот интересно, во сне она молчит или тоже болтает? Вот же дар у девки — мне бы такой, Шехерезада из Ценевых сказок точно бы повесилась от зависти. Она ж любого мужика заболтает до смерти, вышли тут из леса парочка лесорубов, мать их за ногу. Ну что, говорят, девицы-красавицы, что же вы одни в нашей глухомани? А вдруг обидит кто? А не проголодались ли, может, к нашему костерку пойдем — накормим, обогреем, приласкаем?.. А сами уже ручонки потные тянут — за волосы и до кустиков. Места-то и вправду дикие, глухие… По тому тракту, где мы с Элией топали, только вот такие с топорами и шляются. И что бы вы думали? Только я начала морально себя готовить к выплеску, гнев копить, обиду и раздражение, как подруженька моя по несчастью заговорила (видать, от страха оправилась). ЧТО она говорила — резать будут, не вспомню, а вот интонации успокаивающие, навевающие скуку, вялость, сон… Я с места сдвинулась, только когда Элька меня в спину буксировать начала со страшным шепотом, типа, чего стала как неживая, бежим, пока их приморило. Гляжу — а насильнички-то наши сидят обнявшись на травке придорожной, по которой нас двоих катать собирались, глазки трут, а глаза — омуты бессмысленные. Страшно. А Элия тянет, шепчет — очухаются через часок, как бы догонять не собрались, бывало и такое…

А ведь когда встретились — чуть не взвыла, за что мне такая обуза на мою голову, а ведь не бросишь. Сама тогда только оклемалась — ни меда, ни сахара, заползла, как гадюка, под корни, скрючилась, сколько лежала — Единый только знает. И вдруг стало отпускать. Чувствую — будто корни вокруг — как руки ласковые, обняла одну такую руку, прижалась щекой — вроде даже тепло человеческое почувствовала, как в детстве, когда Марисса перед сном меня обнимала. К утру — как огурец! И не зеленый и пупырчатый. Такая я с вечера была. А бодрячком и жить захотелось! Схватила котомку, которую с собой втихаря от матери в сундук дорожный сунула и которую, в беспамятстве отползая, за собой тянула, обняла толстый ствол на прощание — спасибо, дерево, как звать тебя не знаю. И вприпрыжку поскакала от дороги подальше — до заброшенного тракта, что в соседнее графство вел, а после набегов да погромов весь почти зарос.

Только на тракт выскочила — сидит горемыка, прямо на земле, сопли-слезы по лицу размазывает, а одета… Декольте — до пояса, юбка на кольцах, башмачки атласные, с лентами, прям пастушка с ярмарочных лубков. Волосы каштановые, локонами завиваются, в талии переломить можно, но все выпуклости по рангу положенные присутствуют, притащил как-то Кирин картинки срамные и в сарае при лучинке парням показывал, я-то у них за девку не считалась, какая из меня девка, если в штанах да рубахе, да тоща, да язва, каких свет не видел. Свой парень, друган, мне можно. Так вот на тех картинках такие вот крали с декольте во всяких позах с приличными господами такое вытворяли, что даже на моей бледной физии румянец пробился — так до ночи и держался.

Сама-то я постеснялась бы спросить, не из ТЕХ ли она. Спрашивать не пришлось — как только до ручья отвела, умыла, пелеринку дала на плечи накинуть, так и полилась сказка о бедной служанке — ручей отдыхает…»

Была Элия из дворни соседнего графа, потомственная, так сказать, служанка. Жила не тужила, хозяйство вести с малолетства была обучена, работы не чуралась, пока первая кровь не капнула. С тех самых пор мужиков к ней стало тянуть со страшной силой, и быть ей уж не девицей, если б не ее дар до потери пульса собеседника забалтывать. Начинает очередной кобель липнуть — включается сплошной поток красноречия, пока у невольного собеседника глаза пленочками подергиваться не начнут. Доктор местный со смехом сравнивал разрушительную силу ее УГОВОРОВ с легкой контузией.

А вот просто поболтать она не то что любила — остановиться не могла, и если от собеседника опасности не было, разговор шел веселый, легкий, радостный. Умела она даже о своих злоключениях так рассказать — Джу пару раз по траве от хохота каталась, слезы вытирала. А злоключения от смешных были очень и очень далеки…

Приехал в их поместье дальний родственник графов, титул носил баронский, рожу мерзкую, все глазками масляными ее мазал да ртом слюнявым причмокивал. А как уезжать собрался — взял да и купил ее у графа. Граф-то старым был, немощным, только удивился — на что тебе эта болтушка. Ответ его устроил — толковой, говорит, прислуги днем с огнем не найти. У тебя-то все вышколены, а мои распустились, сволочи ленивые. Лично в моих покоях прислуживать будет. Граф и продал, не задорого… В дорогу одел баронишка новую покупку в то самое, что сейчас на ней и было, — в приличный дом, голубушка, едешь, одеваться нужно соответственно, не позорить хозяина перед людьми, не быть деревенщиной.