Пепел Марнейи - Антон Орлов Страница 9

Ветер морщил коричневую воду в лужах, раздувал женские юбки, расшатывал плохо закрепленные водосточные трубы. Этот сырой весенний ветер душу трепал и баламутил так же, как все остальное в грязном после недавно сошедшего снега Эонхо, и Ференц, чтобы не поддаваться ему, снова попытался завязать разговор:

– Ты чего себе наперво купишь, когда деньгу зашибем?

– Я не куплю, – на этот раз Рис поддержал общение – наверное, пронизывающий ветер и ему выворачивал душу, как болтающуюся на бельевой веревке рубашку. – Я учиться пойду.

– На мага?

– Не-а, какой я тебе маг… На убийцу.

От неожиданности Ференц Берда наступил в лужу.

– Рис, ты че, псих? Маг ты фартовый, не прибедняйся, а убийца из тебя – положи, где лежало. Ты же мухи обидеть не можешь, кого ты убьешь?

– Гонбера.

– А-а-а…

Такую мечту Берда Младший понимал. Кто же не хочет грохнуть Гонбера и получить все обещанные за него награды? Еще и героем станешь, девочки будут на тебе гроздями виснуть – выбирай любую или всех скопом. Это мечта что надо!

– Когда мне заплатят за Живодера, я отправлюсь искать город Танцующих Огней. Где-то же он есть, и я обязательно должен туда попасть, – конец фразы Рис произнес затихающим голосом, почти шепотом.

О таком городе Ференц никогда не слыхал. Или, вернее, слыхал, но только от самого же Риса, и больше ни от кого. Тот у всех спрашивал, не знают ли они что-нибудь о городе Танцующих Огней. Не иначе, это его заморская родина.

В Школу Магов он попал с нузобийского невольничьего рынка: один из достопочтенных мэтров Гильдии ездил по делам в Нузобию и заодно прикупил у работорговцев мальчишку, в котором разглядел крупицу магического дара. А откуда Рис взялся в Нузобии – неизвестно, он тогда был совсем малолеткой, и того, что случилось с ним раньше, не помнит. Наверное, пираты украли. Город Танцующих Огней ему часто снится, и он хочет туда вернуться, да только разве можно вернуться в место, о котором ни одна живая душа не слышала и ни в одной книжке не написано? Насчет книжек проверено, старший Берда нарочно посылал одного грамотея в Герцогскую библиотеку, но тот о городе с таким названием ни полслова не нашел. Может, его и не существует, может, Риса просто-напросто преследует наваждение?

Тоже, кстати, повод сводить его к тетке Хие, та мерекает и в порчах, и в наваждениях.

– Так зачем столько хлопотни? Глянь, как у тебя лепится: получил деньги – потратил их на учебу – прикончил Гонбера – опять получил деньги – пошел искать свой город. Не проще ли вот так: получил деньжата – и сразу ищи на здоровье хоть по всему свету?

Ференц осекся и мысленно обозвал себя дурнем: зачем его надоумил, и вправду ведь после дельца умотает на поиски… Но беспокоился он напрасно, Рис не внял здравому совету.

– Сначала я убью Живодера, после этого буду искать город Танцующих Огней.

– Думаешь, там лучше, чем в Эонхо?

– Там хорошо, – в негромком голосе Риса промелькнул тоскливый надрыв. – Рано или поздно я туда все равно попаду, но хотелось бы поскорее.

Теперь уже Ференц не придумал, что ответить, и издал невнятное междометие. Если бы произнес те слова, какие Рису надо было услышать, наверняка бы что-то сдвинулось, и они бы хоть на чуть-чуть стали друзьями, но поди сообрази, что сказать такому, как он!

Для того чтобы не понимать друг друга, совсем не обязательно говорить на разных языках. Эта мысль Ференца удивила, и в течение некоторого времени он пробовал ее на вкус, словно экзотический леденец. Ему редко приходили в голову отвлеченные мысли.

– Тако говорит, видел тебя двадцать третьего дня около храма Кадаха Радеющего. Перед пожаром. Слышь, люди болтают, что жрецы Кадаха всяко честили Гонбера, поэтому он спалил ихний храм. Тако там хапнул скатертку для ритуалов, шитую золотом, и большущий пирог с капустой из корзинки для бедных. Ну, подсуетился, когда все добро наружу вытаскивать начали… Он Радеющему уже две свечки в другом храме поставил, по отдельности за пирог и за скатертку, чтобы тот его простил. Кадах добрый бог. А ты хоть чем-нибудь поживился или просто глазел, как оно горит?

– Я не успел их предупредить. Я понял, что у них случится беда, хотел сказать и опоздал. Если б я раньше это почувствовал…

– А потом куда делся? Мы всей бандой пришкондыбали, а тебя уже нет. Где был?

– Не знаю.

– Как так – не знаешь, где был и что делал?

Ференц решил, что он заливает.

– Иногда не знаю.

После этого признания Рис закусил губу, словно сразу пожалел о своей откровенности.

Улица Босых Гадалок встретила их желтизной и слякотью. Старинные двухэтажные дома с мутноватыми окошками-сотами. Грязные потеки на стенах. Крыши с загнутыми краями, крытые лакированной черепицей цвета осенних листьев. Никогда не просыхающие лужи в углублениях дряхлой мостовой, расползающейся на отдельные булыжные островки.

Здесь было людно: рослая зеленщица, бормоча под нос ругательства, маневрировала со своей расхлябанной тележкой среди колдобин, несколько горожан и горожанок шли мимо по своим делам, иные из них останавливались, присматривались к вывескам. Впереди маячило двое кургузов в коротких форменных плащах, ярко-синих с белой каймой. Завидев их, Берда-младший напрягся, но напомнил себе, что он сейчас не шпана нижнереченская, а цивильный мальчик, и на всякий случай шепнул своему спутнику:

– Не беги. Они нам тута ниче не сделают.

Прикид – не прикопаешься, сам он похож на купеческого сынка, а Рис, со своей свежевымытой гривой и темными глазищами в пол-лица, смахивает на одно из тех бледных юных дарований, которые с утра до ночи прилежно пиликают на скрипке или сочиняют трогательные стишки на радость господам меценатам. Если кургузы все-таки привяжутся – ныть и твердить плаксивым голосом, что сбегать с уроков больше не будем, это он еще перед выходом подельнику растолковал.

С теткой Хией дед Ференца когда-то любился. Давным-давно, когда у нее был всего один подбородок, и не было жирной черной бородавки на лбу, и щеки не свисали до воротника. Старый Берда утверждал, что она была красавицей хоть куда, и он на нее кучу денег в охотку потратил и дважды дрался на ножах за ее честь, но потом они все равно разлаялись и расстались, потому что Хия, как и другие ведьмы, норовила командовать полюбовником, который не из магов, а Берда разве такое стерпит?

На ней был засаленный капот из малахитового атласа, голова обмотана, как чалмой, застиранным цветастым платком. Отворив дверь, Ференца в образе пай-мальчика она в первый момент не узнала, и тот про себя радостно ухмыльнулся: богатым буду, дельце с пелериной выгорит!

Дальше следовало проявить смекалку, чтобы все обстряпать в наилучшем виде, и тут он показал себя достойным внуком Берды Нижнереченского. Когда Хия провела их в свою приемную, тесно заставленную пыльной плюшевой мебелью, Ференц украдкой подмигнул, состроил рожу и мотнул головой в сторону двери, перед этим кивнув на Риса, который изумленно уставился на громадное, в полстены, панно из засушенных цветов.