Суженая императора - Серина Гэлбрэйт Страница 9

Стефан оборачивается ко мне. Во взоре его, долгом, прямом, теснятся понимание, смирение и уверенность в собственной правоте.

– Ты сама говорила, раньше многое было иначе. Мы были моложе, беспечнее… мы увлекались и верили в наши чувства. Нынче мы старше, умудрены опытом… зачастую таким, от которого впору отказаться. Я не желаю лгать тебе, заверяя в своих внезапно вспыхнувших нежных чувствах, в том, что наша весна вернулась. Сколько бы ни грызло меня странное это ощущение в отношении тебя, я всегда чётко понимал, что это не та… не то, что было когда-то. А страсть… ей необязательно питаться романтической влюблённостью, чтобы овладевать людьми.

– Я и тогда не строила иллюзий. Знала, что будущего у нас нет, ты не попросишь меня стать твоею суженой и мы не обвенчаемся в храме как положено, – я встречаю его взгляд спокойно, мне не в чем обвинять того Стефана, что целовал меня на тёплом берегу среди серебряных ив. – Знала, кто ты и что однажды – совсем скоро – ты уедешь и ни разу не оглянешься. Знала, что забудешь – через день, неделю, месяц или год, но забудешь. Знала, что те несколько дней беззаботной страсти единственное, что нам отпущено. Я знала, на что соглашаюсь, и ни о чём не жалела.

– Однако едва ли кто-то из нас мог ожидать… – мужчина глядит в сторону двери в спальню Миреллы, и мне видится в его глазах мимолётная тень вины, неловкости.

– Не могли. Но так уж оно сложилось.

– И теперь нам обоим придётся принять то, как повернула эта дорога. Благодатные не даровали мне наследника… и забрали каждую из жён прежде, чем… – фразу Стефан обрывает и вновь отворачивается к огню. – Многие уверяли меня, что причина в них, в моих жёнах. Сын первопрестольного древа не может быть бездетен, не так ли? Позднее появились те, кто искал ответ в проявлении божественного недовольства, и вероятность злого умысла не исключала гнева Четырёх. Ни одна не была беременна.

Хмурюсь, пользуясь тем, что Стефан не видит выражения моего лица.

Тела несчастных женщин проверяли?

Похоже, что да.

Не припоминаю, как именно закатники назвали артефакт, определяющий беременность на ранних сроках, но среди людей, далёких от оплаты услуг ордена, гуляет упрощённая, куда более дешёвая его версия из числа поделок, изготавливающихся в обход ока Заката. Не знала, что его возможно использовать для подобных случаев, если, конечно, речь об этом артефакте, а не о каком-то другом… Хотя ума не приложу, что давало знание, носила ли умершая дитя?

– Поэтому я заподозрил, что причина может скрываться во мне.

– Порою нужно больше времени, чтобы женщина понесла, – замечаю я. – Зачатие не всегда происходит сразу, с одного или двух раз… или даже нескольких.

Догадываюсь, о чём Стефан подумал – всего-то неделя страсти, безумной, беспечной, безудержной, со случайной девушкой и вот в соседней комнате его дочь укладывает кукол спать, а три фрайнэ, ставшие его жёнами пред законом и богами, не сумели даже забеременеть за отпущенные им несколько месяцев супружеской жизни.

– Аурелия была моей женой больше года, – в голосе пробивается ершистое недовольство. – И уж поверь, о своём долге мы не забывали.

Первая супруга.

Первая надежда.

Первая потеря.

Я не видела Аурелию даже на миниатюрах – бездонная пропасть разделяла ту мою жизнь и императорских суженых, – но, кажется, она была единственной, кто сколько-нибудь пришёлся Стефану по нраву.

Двум следующим повезло меньше.

– В прошлом месяце мне исполнилось тридцать восемь, что означает неминуемое приближение срока. Меньше двух лет на исполнение этой части долга перед Империей и никаких гарантий, что, если я обвенчаюсь с одной из ныне избранной четвёрки дев, история не повторится самым жестоким образом. Мирелла же доказывает, что у меня могут быть дети.

– Незаконный ребёнок от полукровки, – бормочу себе под нос, но Стефан прекрасно слышит бессильное моё ворчание.

– Пусть так. Для меня, в нынешних обстоятельствах, и этого довольно. У меня появился шанс, не невесомый, не хрупкий настолько, что рассыплется от легчайшего дуновения ветерка, но настоящий, крепкий. Ребёнка можно признать, назвать продолжением ветви, и он станет таким же законным, как любой другой, рождённый в освящённом союзе.

Я начинаю понимать, куда Стефан клонит, и проясняющиеся перспективы нравятся мне меньше собственных домыслов.

– Конечно, ты можешь признать Миреллу, хотя боги ведают, как ты собираешься это провести и как примут твоё решение двор и страна. Но твоя воля не сделает мою кровь чище, не вытравит из меня яд моего происхождения.

– Ты признанная дочь рода Завери, от этого и оттолкнёмся.

– Мой отец был последним. Сколь мне известно, после его смерти не нашлось ни единой дальней ветви, что приняла бы право старшинства в роду и жалкие крохи имущества. Древо Завери иссохло, замок и оставшиеся земли, как положено в подобных случаях, отошли императорскому венцу.

– Последняя в роду Завери – ты, – заявляет Стефан непреклонно.

– Я связана с Завери разве что на бумаге, – всё же возражаю я.

– Неважно. Ты – последняя в роду, признанная своим отцом, и никакие пустопорожние сплетни этого не изменят. Есть документы, подтверждающие твоё законное происхождение, – вот что действительно важно. Что до слухов… оглянись, Астра, ты давно уже не в Эате, ты в сердце Империи и с твоего рождения минуло достаточно лет, чтобы не вспоминать о глупых пересудах в далёком, затерянном на побережье краю.

Он не отступит. Он решил и назад не повернёт.

Однако и я не готова ещё умолкнуть, безропотно склоняя голову пред его волей.

– Что ж, ты можешь признать Миреллу, можешь для вида немного очистить мою кровь, но ты не можешь отринуть традиции предков и назвать суженой не одну из избранных дев, а какую-то… никому неизвестную нищую фрайнэ из засохшего рода. Пускай ты уже определил будущее дев жребия и наше с Мирой заодно, но понимаешь ли ты, что это твоё решение идёт вразрез со всем, что знают и чего ждут твои подданные? Они не примут меня, и неважно, кем ты меня назовёшь, хоть первой из первых.

– Примут.

– Ты так уверен?

– Да. И если Четверо не обойдут нас своей милостью и ты родишь сына, то и твоё происхождение, и моё отступление от традиции потеряет прежнее значение. Думаешь, народ действительно жаден до сплетен многолетней давности? – мужчина вновь оборачивается, смотрит снисходительно. – Да большинство из них даже в Эате никогда не были и никогда не побывают. Ты не юная фрайнэ, только-только покинувшая отчий кров, ты жила среди простых араннов и должна знать, что у них полно иных забот.

Знаю.

Как знаю и то, что для фрайнов появление уже не юной фрайнэ Никто из Ниоткуда обернётся костью, кинутой своре голодных бродячих собак.

Сначала фрайнэ Никто.

Затем суженая государя – в обход всем известных традиций.