Поморский капитан - Иван Апраксин Страница 9

Среди многих наук, которым обучали в монастырской школе, была и география, то есть описание заморских земель. Показывали ученикам многие удивительные вещи, вроде морских карт и «книги атлас земной».

Сами поморы картами не пользовались: знания о морских путях, об отмелях и навигации в зимнее время просто переходили от отца к сыну непосредственно, на практике. Но любопытно было взглянуть на заморские карты, которые показывал учитель – иеромонах Алипий.

– На этих картах, – говорил он, – вся земля наша показана, до самого края моря-океана. А море-океан – не одно, а разделяется на множество, как видите. И земель тут в морях и вокруг – видимо-невидимо.

Имелся в школе и глобус – громадный, крутящийся, установленный на тяжелой железной подставке. Отец Алипий медленно вращал глобус и заскорузлым старческим пальцем указывал на разные страны.

– Вот Англия, а вот – Гишпания, а чуть ниже, в форме сапога – итальянские земли…

– А вот еще, – говорил иеромонах, – страна Новый Свет, за океаном. Огромная земля, населенная дикими людьми или полузверями, она совсем недавно открыта гишпанскими моряками.

Так что после тех уроков Степан очень даже хорошо знал, насколько Лаврентий прав в своих опасениях: тяжело будет найти остров с Алатырем. Островов тех в морях – как песка морского.

– А третья трудность – в том, что когда твой камешек-осколочек приближается к настоящему цельному Алатырю, то с каждым шагом становится все горячее. Так раскалится, что не сможешь в руке удержать, – говорил Лаврентий, пересказывая слова дедушки. – А как выронишь из рук, то и дальше к Алатырю не приблизишься. Он тебя не подпустит.

Вспомнив сейчас тот давний разговор, Степан задумался.

– Слушай, – обратился он к Лаврентию. – Вот ты говоришь, что камень твой нагрелся. А не значит ли это, что поблизости тот самый Бел-Горюч камень Алатырь?

Лаврентий улыбнулся в ответ.

– Но ведь мы не на острове, – заметил он, – и дерева с красной девицей что-то не видно. Нет, тут дело другое…

А какое именно другое дело, им обоим было уже ясно.

Если камень стал нагреваться, то это значит, что где-то поблизости есть еще один осколочек. Осколочки чувствуют друг дружку и нагреваются, стремясь снова слиться в одно целое, каким были когда-то. Ведь обоих когда-то отломили от волшебного Алатыря.

– У кого-то на корабле есть такой же камень, – шепотом произнес Лаврентий, и Степан кивнул. Ну да, только знать бы, у кого…

У капитана? У кого-то из команды корабля? У одного из пленников-эстов?

Второй камень ведь наверняка тоже нагревается, и владелец ощутил это.

Вдруг Степан вспомнил нечто и так резко повернулся к другу, что ошейник сдавил шею.

– Ты видел, как называется корабль? – спросил он возбужденно.

– Ну да, – ответил Лаврентий, – посмотрел. Называется Sten. Я видел…

Тут же он умолк, пораженный догадкой. Его глаза округлились.

Ну да, ведь Sten – это камень, всякий помор знает. Каждый, кто торгует с норвежцами, немножко знает их язык. По-норвежски это слово – «камень», и по-шведски, наверное – тоже.

– Ты думаешь, что корабль назван так в честь этого камня Алатырь? – спросил Лаврентий и потряс головой. – Не может быть, тут же нет колдунов.

– Думаешь, ты один колдун на всем белом свете? – засмеялся Степан. – Видимо, ты ошибался. И среди шведов тоже попадаются колдуны. Один из них владеет таким же кусочком камня, как ты. Это следует иметь в виду.

* * *

Судя по начавшейся качке, корабль вышел в открытое море. Он переваливался с боку на бок, и в трюме было слышно, как скрипят канаты, крепящие раздуваемые ветром паруса.

В каморке не было никакого освещения. Свет проникал лишь сквозь небольшое оконце, вырезанное в двери. Если встать и прижаться к двери, то можно высунуть голову в коридорчик. Но делать это нужно с осторожностью: по узкому коридорчику туда и сюда ходили шведские моряки, и они очень злились, если замечали такой непорядок. Того и гляди, получишь по уху кулаком…

Да уже к вечеру никто из пленников и не пытался высовываться – все смертельно устали и заснули тяжелым сном. Никому из команды не было больше до них дела, так что и еды не принесли – напрасные надежды.

Наутро явились двое моряков и, подняв пинками ближайших узников, заставили их вытащить на палубу бочонок для нечистот. Бочонок этот стоял прямо посреди кубрика, издавая постоянное зловоние.

Вернувшиеся уже с пустым бочонком стрельцы рассказали, что успели увидеть на палубе: корабль идет в открытом море, свищет ветер и берегов не видно. Говорили они это с испугом, как люди, никогда прежде не бывавшие в открытом море…

А почти сразу за этим в дверном отверстии вдруг появилась женская головка. Девушка была повязана платком по самые глаза, но сразу видно было – она очень молода и красива. С состраданием поглядев на узников, она заговорила с рыбаками-эстами, как со старыми знакомыми. Спросила, есть ли у новых пленников с собой ложки, чтобы есть похлебку.

– Есть у нас ложки, – отозвался Степан, понявший ее речь. – А ты-то сама кто будешь?

Девушка промолчала и убрала голову из оконца. Вместо ее головки появилась большая миска, наполненная овсяной похлебкой с плавающими в ней кусочками свиного сала. На пятнадцать человек порция невелика…

– А хлеб? – поинтересовался Лаврентий. – Хлеб-то будет?

– Хлеба не будет, – отозвался девичий голос из коридора. – Хлеб тут не пекут, а сухари капитан Хаген выдает только команде.

Голова снова просунулась в окошко. На этот раз платок чуть сдвинулся наверх, и стало видно, что девушка блондинка – светлые золотистые волосы выбились наружу. Она с интересом еще раз поглядела на новых пленников, но на нее уже никто не смотрел – все, как один, разом набросились на долгожданную еду. Запах от похлебки был не самым приятным, но после столь долгого голода вкус интересовал людей в последнюю очередь.

Стрельцы вытащили из-за голенищ своих сапог деревянные ложки и стучали ими, торопливо вычерпывая побольше. Эсты с раздражением глядели на русские ложки – огромные, с кулак величиной, которыми стрельцы запросто съедали все, не оставляя ни капли старожилам кубрика. У эстонских рыбаков ложки были куда меньшего размера…

Степан и девушка смотрели друг на друга. Он отметил, что на вид ей вряд ли больше двадцати и что она чем-то угнетена и подавлена, хотя по натуре обладает веселым нравом…

– Как тебя зовут? – повторил он свою попытку познакомиться.

– Ингрид, – на этот раз ответила она. – А тебя?

– Ты повариха на корабле? – поинтересовался Степан. – На наши корабли женщин не пускают. Считается, плохая примета.

– Я не повариха, – сверкнула глазами в ответ Ингрид. – Как ты мог такое подумать? Я даже не умею готовить! Разве я похожа на повариху?