Дело о Невесте Снежного Беса - Дарья Гусина Страница 9

— И вот что, госпожа Огнецвет…. Лучезара. Я говорил с Иваном Дмитриевичем. Получил для вас разрешение на внеучебную практику-подработку. Я ваш преподаватель, за вас отвечаю головой. Любой признак угрозы, замешательство, подозрения… что угодно – все через меня! Я на связи двадцать четыре на семь. Даже если у вас просто болит голова, Лучезара, я должен об этом знать.

Я такой ценный сотрудник?! Я всего лишь ценный сотрудник?

— Вы мне доверяете? — спросил Антон Макарович.

— Асболютно!

— Вот и замечательно.

Еще одна улыбка вендиго. Я думала, он вообще не улыбается. Сегодня просто день сюрпризов. Я вручила вендиго сумку с колбой (которую Антон Макарович принял очень осторожно) и помчалась к порталу, стуча каблуками и попискивая от восторга. 

В блоке активировала выданный Вележем портал-«консерву» и чуть ли не пинками согнала Черри с дивана. Инструктаж был коротким, но емким:

— Так! В ванне по два часа не нежиться! Любую еду… короче, спрашивай у Ленни, прежде чем возьмешь что-либо из холодильника. В Сети не залипать…

— Там котики, —  подала голос Черри.

— Все котики и собачки…

— … и мышки.

— И мышки… и кролики, и хомячки, я помню! Все мемчики только в свободное время! Не забывай, тебе тоже надо спать. У Вележа на тебя лишнего коловрата нет, а заправки дорогие. Помогай ему. Еду готовить Ленни тебе вряд ли доверит, но остальное вполне. Все, пошла!

Черри растворилась в портале, а я, переодевшись, посмотрев на себя в зеркало (ну и растрепа!) и ужаснувшись (и губы до сих пор припухшие от поцелуя Лексея), побежала НА РАБОТУ.

… Олевский ждал меня у машины. Открыл мне дверь и, пока я усаживалась, заговорил с кем-то по телефону, прохаживаясь по мостовой перед забором Академии.

— Добрый день, — робко обратилась я к кадавру. — Как поживаете?

— Продолжаю свое расследование, — отозвался джинн. — С каждым днем это становится все сложнее. Ай-сообщество загоняют под строгий контроль. В любой паутине есть паук, и тут тоже. Но кое-что у меня уже есть. Как только картина прояснится, поговорите с хозяином.

 — Хорошо, — сказала я.

— Госпожа, на вас чужая магия. Подверглись воздействию?

— Ох, да, — я скривилась. — Пробегал тут один… саламандр… мимо.

— Позвольте мне убрать остатки вектора? Ваш коловрат и так слишком высок.

— Буду благодарна.

Джинн поглощал саламандрову магию, чуть ли не мурча от удовольствия. Мобиль слегка содрогнулся. Это дух икнул так, что ли?

— Магия огня, — прошептал кадавр. — Как же давно я ее не пробовал.

— Приятного аппетита.

— Мы всегда ладили с саламандрами. Мы одной крови, если так можно выразиться.

— Простите, а сколько вам… веков?

— Очень много, — в шепоте кадавра мне послышалась усмешка. — Но один из них я провел в рабстве.

— Вас заточил в металл злой колдун?

— Это была Древняя, — помедлив, уточнил джинн. — Одна из тех, что и ныне здравствует. И когда я выберусь отсюда…

Антон Макарович сел в машину и мы поехали.

— Я получил разрешение на повторный осмотр дома в районе Живописцев. В Агентство заезжать не будем, — сказал вендиго. — В силу сложившихся в день ареста Козински обстоятельств я так и не произвел реконструирование. Возможно, анализ темпоральной матрицы подскажет нам, где искать центр зла.   

Я невольно поежилась. О бунгало над обрывом у меня сохранились самые неприятные воспоминания. В дороге мы молчали, а потом заговорили одновременно:

— … Почему вы передумали?

— … Вы не замерзли?

— Нет, мне тепло.

— Я… — Антон Макарович задумчиво смотрел вдаль.

От одного взгляда на его сильные руки на руле, аристократические длинные пальцы и точеные запястья, у меня трепетало внутри. Наверняка у него есть любимая женщина, не может не быть. Богдан Денисович на что-то там намекал. Она, должно быть, очень любит своего вендиго, холодного и немного занудливого. Может, даже боготворит: прячется в тени любимого мужчины, утром провожает в Академию, кормит ужином по вечерам, утешает его, свернувшись калачиком под мышкой, целует и… Мне вдруг стало жарко. Джинн отозвался легким беспокойством. Нет-нет, со мной все хорошо. Почему я ни разу не встречала в агентстве девушку Антона Олевского?

Я так увлеклась бесстыдным рассматриванием мысленной картинки, на которой мой преподаватель целовал некую абстрактную девушку, что на фразу Олевского «Приехали» ответила мрачным:

— Угу.

Антон Макарович посмотрел на меня несколько удивленно. Он так и не договорил. Не объяснил до конца, почему передумал и вернул меня в агентство, да еще и на танец намекнул. Я, вообще-то, должна была бурно радоваться (мечты сбылись!) или на худой конец бояться (мы вернулись в бунгало с развороченным «злыми костями» полом), а я рефлексировала по поводу личной жизни куратора. Куратора. Все же я с немалым удовольствием произнесла это слово про себя несколько раз. Вот Ксеня и Марьяша удивятся!

В доме Антон Макарович ушел в ванную, чтобы переодеться, и вышел из нее в синей футболке и джинсах. Кажется, я раскрыла рот: Олевский в виде почти домашнем был за пределами моих самых откровенных фантазий.

— В костюме неудобно, — несколько смущенно объяснил вендиго.

На груди у Олевского висел странный кулон – суровая серебряная снежинка из переплетенных побегов колючего кустарника. Казалось бы, несерьезный предмет, снежинка, но на Антоне Макаровиче подвеска смотрелась сногсшибательно брутально, наверное, за счет шипов, которые и создавали снежные лучики.

— Это… символ, — задумчиво сказал Антон Макарович, проследив за моим взглядом и взяв кулон в пальцы. — Единство родов моего отца и матери. На гербе моей мамы – колючий утесник, а снег – это от отца. Мы, вендиго, всегда носим что-нибудь, символизирующее снег и холод.

— Надо же! — радостно воскликнула я. — А у меня тоже… вот!

Выудила снеговика из-под свитера. Застеснялась – уж очень он был облупленный, да и петельку Милли уже не раз чинил.

— Он у меня с детства. Заговоренный против… ну… всяких… Сама-то я холод не люблю, хотя… смотря какой… — я окончательно стушевалась: Антон Макарович смотрел на мой кулон с непонятным выражением.

Мы стояли и глядели друг на друга в неловкой тишине. Олевский кашлянул и сказал:

— Приступим.

Я впервые участвовала в полевом, не учебном реконструировании. Все оказалось сложнее, чем в теории.

Антон Макарович оживлял... тени, сначала наугад, из коротких векторов тут и там, потом по гаснущим отблескам. Комната наполнялась золотистыми силуэтами: агенты службы защиты от паранормального, люди из Управления, я, Вележ, Райяр, Олевский – все те, кто был в тот день в бунгало. Даже тень «злых костей» мелькнула – негатив на светлом. Но не Козински и не тот, второй. Словно их стерли. Чем глубже вторгался Олевский, тем размытее становились контуры, тем сложнее вектора.