Последняя игра чернокнижника - Тальяна Орлова Страница 9

Про Ринса и Ноттена не удалось выведать ничего нового. Второй — добряк и святой, а черный айх погряз в грехах и похоти. Слухи о том, что он берет наложниц сотнями и те потом бесследно исчезают, лучше лишний раз не обсуждать — у него природа такая, ее не изменишь, а государство держится на белой и черной силе в равной степени. За что потащат на казнь обычного смертного — черному айху прощают заочно. Даже корона не осмелится сделать из него своего врага и благодарит, что он хотя бы бесчинствует только в собственном замке.

Проблемы у меня начались после выздоровления. Честное слово, я настраивалась на то, чтобы прижиться в этой явно благополучной семье, на свободу пока рассчитывать не приходилось. И старалась не задумываться о том, что буду работать за еду и одежду, не получая даже монетки. Я — просто рабыня, а к этому состоянию привыкнуть не так-то просто, как кажется на первый взгляд. Особенно человеку, который и раньше-то не слишком любил жить по правилам. Мне, например, в отличие от той же кухарки, даже не позволялось разговаривать с дочерью господ, если та сама не обратится. Я просто предмет мебели… но с целым ворохом обязанностей.

Так хотелось, чтобы меня пристроили на кухне, — добродушная болтушка чему-то научила бы. Но приходилось ориентироваться самой. Если с уборкой я худо-бедно справлялась, то какие-то вещи не могла самостоятельно постичь: откуда мне было знать, как готовить смесь из льняного масла, золы и песка для чистки котлов и чайников? Как без объяснений я могла подшить длинное платье молодой госпожи, если до сих пор этим никогда не занималась? Уже через несколько дней хозяева выражали сдержанное недовольство, даже не замечая, сколько усилий я прилагала, чтобы быстрее научиться. От порошка для чистки серебра кожа на пальцах пошла волдырями и начала лопаться. Кухарка, едва сдерживающая раздражение, с негодованием указала на специальную мазь, превращающуюся в тонкую пленку и защищающую руки при работе.

Ночами хотелось плакать, но я сжимала зубы и настраивалась: научусь, изменюсь и покажу, чего стою. Ведь постепенно привыкаю! Не пройдет и месяца, как я за пять минут буду подшивать платье, а порошки для чистки стану отличать по одному запаху. Радоваться оставалось тому, что никто о продаже другим господам прямо не говорил, будто их терпение было безграничным. Или тревожили их заботы поважнее меня.

Примерно через неделю пребывания в доме Нами я поняла причину и общего угнетенного состояния семейства, и тому, что моей персоной почти не занимались. Я убирала тарелки после ужина, когда услышала разговор.

— Дорогой, следует позвать хотя бы аптекаря, пусть он посмотрит, — тихо говорила госпожа Нами. — Жар не спадает, мы очень рискуем.

— Папочка, — подала голос дочь, — у Дорина темные пятна по всему телу, никакие примочки не помогают…

Это они о сыне — шестилетнем мальчике, который так и не показался ни разу из своей спальни. С ним часто сидела сестра или мать, и, похоже, состояние только ухудшалось. Я никак не могла понять, почему они не зовут мага — неужели даже на этом экономят? На этот раз господин Нами нехотя согласился, что пора обсудить здоровье ребенка с кем-то из лекарей.

Причина их скрытности обозначилась вечером следующего дня. Я как раз заканчивала с огромной сковородой в судомойне, когда услышала шум и голоса. Пожилая служанка сделала страшные глаза и показала мне на другой выход — сама метнулась туда же. Я же замерла на месте, поскольку узнала голос.

— Господин Нами, отойдите в сторону, — айх Ринс говорил с расслабленным раздражением.

— Это простуда, уважаемый айх! — в голосе госпожи я слышала сдерживаемые слезы. — Простуда! Мы просто хотели удостовериться, потому и обратились к господину Ивонну. Сын всегда был слишком слаб, вот поэтому…

Айх перебил нетерпеливо:

— Простуда с черными пятнами? А если так уверены, тогда в чем проблема? Пусть помирает от простуды, но в столице только вспышки чумы не хватало.

Они стояли как раз рядом с кухней — в большой прихожей с диванчиками и зеркалами. После последнего заявления все притихли. Слова «чума» до сих пор из них никто не произносил. Но не потому ли так отчаянно боялись даже аптекарю сообщать о болезни ребенка? Я похолодела и теперь не смогла бы уйти, поскольку ноги перестали слушаться.

Первым взял себя в руки отец семейства, но голос его звучал непривычно сдавленно:

— Прошу сюда, айх Ринс… сын не встает с постели.

Мужчины ушли, а госпожа с дочкой ввалились в кухню — бледные, трясущиеся. На меня они не обратили внимания — просто взялись за руки, поддерживая тем самым друг друга и ожидая решения. Мне очень хотелось что-то им сказать, но нет таких слов, которые могли бы подбодрить в такой момент. Слово «чума» повисло в воздухе и давило черной густотой на голову.