Властимир - Галина Львовна Романова Страница 9

Едва год просидел Рюрик один после смерти Синеуса и Трувора на столе Новгородском, а на третий год в страну под его началом и по его призыву хльтнули варяги, Рюрик едва успевал раздавать им должности посадников или князей там, где природных князей не было. Посаженные варяги поначалу вели себя со славянами тихо, но потом почуяли власть и силу, и вскоре то один, то другой шел войной на соседний город и порой завоевывал его. Редко какой славянский князь, подвергавшийся нападению, мог защититься от врагов — разве что город был слишком мал и беден для ва-ряжьих ненасытных глаз, или стоял на отшибе, отгородившись лесами и болотами, или же князь попадался воинственный и давал отпор варягам.

А на славянских землях и без варягов росли города — крупные поселения скоро обрастали посадами, возводили крепость-детинец, и на земле появлялся новый город. Там, где власть Рюрика не признавалась, местные воеводы дружинников сами становились князьями.

Воевода и волхв Резанец на берегу Оки основал маленькую крепостцу. Именно он первым задумался об объединении славян-вятичей под властью одного князя, а не многих старейшин. Всю жизнь положил он на достижение этой своей мечты и ее же завещал сыну воплощать с молодых ногтей. Сын продолжил дело отца вместе с братьями, а при его уже сыне, Улебе, внуке воеводы Резанца, крепость стали именовать Резанью, а ее воеводу — князем.

Улеб унаследовал от отца и деда небывалое честолюбие и жажду возвыситься. В те поры варяги много пошаливали вокруг, грабя и зоря вятичей. Изверги родов и жители разоренных деревень стекались под сильную руку князя Улеба, ставили дома в крепости и вокруг, иные, потеряв все, шли на самый княжеский двор — в дружину или же в услужение. Когда же варяги стали брать верх в городах, становясь князьями, из тех городов порой тоже убегал люд, и многие шли в Резань или в другой такой же город, где правил свой князь, не чужеземец. Князь Улеб принимал всех, и город его рос неч по дням, а по часам.

Прибыв в Муром, ставленник Рюрика Свибрагер сразу узрел на берегу Оки небольшой городок Резань. Наведавшись пару раз вроде как в гости к новым соседям, он по весне пошел войной на резанского князя, осердившись будто бы на то, что в Резань бежали от него кузнецы-оружейники и рудознатцы. С ним была его проверенная во многих сражениях дружина, но и резанцы оказались не лыком шиты. Два сына Улебова, старший Властимир и младший, совсем еще тогда юный Радомир, были хорошими воинами и отменными воеводами. Много пролили крови, а ни одна сторона не могла взять верх.

Упрямству Свибрагера могли бы позавидовать горы — тяжелая война длилась почти два года. В одной из схваток от руки Свибрагера пал князь Улеб. Став в двадцать пять лет князем, Властимир поклялся отомстить за смерть отца, и вскоре срубил он в сече голову неуемному варягу и торжественно привез ее в город, держа за заплетенную в косицу бороду.

Вскоре в Резань приехал из Мурома новый конунг, Тор-болд, с единственной целью — получить обратно голову убитого, дабы похоронить вождя по обычаю варягов. Прибыл он с малой свитой, Властимир поверил добрым намерениям врага и допустил нового конунга в город.

Когда тот во дворе снял рогатый шлем, под ним обнаружилось синеглазое безусое лицо, обрамленное белыми кудрями. Торболд оказался племянником Свибрагера и не был, кажется, настроен дальше воевать с резанцами, напрасно теряя в диких лесах и болотах людей. Следуя обычаю, пригласил Властимир гостя в горницу, и мать его вынесла варягу с поклоном чару зелена вина. Но еще не успел князь с гостем серьезно поговорить, как в горницу неожиданно заглянула сестра Властимира, Красава. Спросив у брата какой-то пустяк, она бросила быстрый взор из-под узкой изогнутой брови на сидящего на лавке варяга, притворно смутилась, пряча улыбку, и выскочила вон, как резвая коза. Властимир заметил розовый румянец, заливший щеки варяга, и понял, что воевать тот не будет.

Той же осенью сыграли свадьбу, и вот уже третий год Красава была женой муромского конунга Торболда и матерью его сына, а резанский князь Властимир гостил у сестры и зятя.

Приехал он в самом конце березозола, когда просохли болота, а селяне завершали пахоту. Ожидавший его три года Торболд не знал чем и потешить гостя, но вскоре ему принесли весть о табуне тарпанов, диких лошадей, прикочевавших с юга и травивших озими. Весной и летом зверя не бьют, дают подрасти молодым, но в этом табуне были сплошь жеребцы и стригуны — матки с малышами паслись отдельно. Варяги любили мясо лошадей, порой ловили и приручали тарпанов, а потому, отправив вперед загонщиков, чтобы выследили табун, Торболд с Властимиром по ночной поре отправились на ловитву.

Травленые поля находились всего в пяти-шести верстах от города. Дружина резанского князя, смешавшись с отрядом Торболдовых всадников, ходко шла волчьей грудью — такой мелкой рысцой приученные лошади могут идти весь день, не особо утомляясь.

Тишина и покой окружали поле, к которому их привели загонщики. Легкий туман закрывал добрую половину его, так что растянувшимся в цепи охотникам и ловцам был виден только край леса и часть поля. Его дальний край пропадал, как и все звуки, в тяжелом волглом воздухе. Тонкому душой человеку в таком тумане чудятся русалки, что на рассвете подбираются к людям.

Послышался крик совы — на рассвете совы уже не кричат, но и так по еле заметной дрожи земли и воздуха опытное ухо различило: идут тарпаны. Всадники замерли. Стоявший в лучшем месте — на опушке, куда должны были выйти лошади, — Властимир твердо решил не бить коня, а заловить, коли удастся, хотя бы одного. Любимый конь его, Облак, что был под ним, стал стареть, и пора было искать ему замену и отпустить в табун к кобылам.

Ему показалось, что впереди сквозь туман мелькают легкие тени, будто водяницы подкрадываются по росе. Но вот чуть развиднелось, тени приблизились, и стало видно, что это — лошади. Числом поболее десятка, все жеребцы и холостые матки, есть несколько стригунов. Они шли не спеша, наслаждаясь утренней прохладой — дни начала травня стояли жаркие, как летом. Впереди, подняв маленькие ушки на тяжелой, как из камня высеченной, голове, выступал косячный вожак — уже немолодой, матерый, с сединой на морде. Туман и прохлада прибивали запах притаившихся людей — а славяне могут затаиваться так, что не всякий зверь учует, — но вожак все равно медлил, не доверяя туману. Табун позади него топтался на месте, прядая ушами и не сводя глаз с вожака, готовый, как единое тело, броситься бежать при первой опасности. Но седомордый все не подавал сигнала тревоги, и осмелевшие лошади стали подходить.

Табун вышел на самую границу поля, и у Властимира захватило дух — впереди, след в след вожаку, шел крапчатый жеребец. По светлой шкуре, как сотня глаз, рассыпались крапины, белая грива свисала на сторону. Он был еще молод, двух-трех лет, не более, — самое время приучать к седлу, — и Властимир понял, что именно его он и словит взамен стареющему Облаку. Осторожно, боясь раньше загонщиков спугнуть коней, он потянулся к аркану.