Страж фараона - Михаил Ахманов Страница 82

Ты, читающий эту летопись, можешь спросить: отчего я не последовал за Стражем, другом моим, Сошедшим с Лестницы Времен? Но если ты умен, ты не задашь такого вопроса Без пояснений моих тебе будет ясно, что старость не должна мешать молодости, что дряхлому и бессильному не место в дальнем походе на корабле и что ему самый прекрасный западный край чужд, ибо уже построена гробница в Городе Мертвых, готовая принять его останки...

Кроме того, я намерен закончить две свои повести, явную и тайную, и желаю, чтобы хранились они в священной земле Та-Кем.

Тайная летопись жреца Инени.

Такелоту, отцу Техенны, было порядком за семьдесят; видимо, он, как и одноглазый генерал Инхапи, помнил времена Яхмоса и Амен-хотпа, не говоря уж о славном правлении первого Джехутимесу. Волосы Такелота поседели, зрачки стали тусклыми, как покрытый пылью аквамарин, но голос не дрожал и память не ослабела. Он вполне прилично изъяснялся на языке Та-Кем и вызывал у Семена искренние симпатии, ибо, несмотря на разницу в годах и внешности, чем-то неуловимым напоминал Мериру. Чем именно, стоило поразмыслить, и Семен, слушая речи старого ливийца и всматриваясь в его лицо, наконец доискался причины сходства: один – пират, другой – разбойник. Но очень почтенный, словно доживший до пенсии Робин Гуд.

– Благодарю тебя, вождь, за милость к моему недостойному племени, – говорил Такелот, отрезая гостю ногу козленка. – Что за беда, если ты перебьешь половину этих бездельников и воров! Женщины новых нарожают, ибо они плодовиты, как козы. Главное – вот это! – Он вытянул руку к саванне и пасущимся в ней стадам. – Другой забрал бы наших быков, овец, ослов и коз, а всех мужчин и женщин переселил в болота Дельты или, хуже того, в бесплодные скалы к востоку от устья вашей Реки. Я там бывал... давно, когда мои волосы были не пеплом, а огнем... Гиблое место! Подходит лишь для тех людей, которых вы называете хабиру.

Он протянул Семену мясо на кончике кинжала и сделал знак стоявшей за спиной Техенны девочке. Та проворно наполнила чаши козьим молоком из расписного глиняного кувшина. Такие кувшины делали в Саи, а чаши голубоватого фаянса – в Хай-Санофре. Поясок, подвеска и браслеты на девочке явно происходили из Буто, ковер, расстеленный на полу хижины, – из Мен-Нофра, а нож, которым Такелот пластал козленка, – из Кебто или Танарена. Все ценное, что виделось в доме взгляду, пришло с востока, из долины Хапи, однако появилось не само собой – ведь у ковров, кувшинов, чаш и прочего имущества ног не имеется, как и желания переместиться из Та-Кем в Ливийскую пустыню. Но вещи не выбирают хозяев, а лишь покорствуют желаниям людей. Одни их делают, другие приобретают, дабы порадовать себя и близких, но служат они третьим – тем, у кого в руке топор, а за плечами – связка дротиков.

– Еще благодарю тебя за сына, – старый ливиец повернулся к Техенне, и глаза его блеснули. – Владыка Песков послал мне сегодня три радости: я видел труп врага, я встретился с сыном, и я понял, что вождь его – могущественный воин, великий, как горы Того-Занг. С таким вождем становишься достойнейшим из людей, украшенным перьями, браслетами и остальным богатством. Но главное сокровище – память! Память о тех, кто пожелал тебя убить и кого ты сам убил, насладившись треском его костей и видом крови, что хлещет из перерезанной глотки!

Прекратив жевать, Семен поглядел на старого разбойника, соображая, сколько глоток тот перерезал на своем веку и сколько разбил черепов. Тянуло на высшую меру или на три пожизненных, если вспомнить, что расстрел в России отменили. Он пробормотал на русском: “С волками жить, по-волчьи выть...” – рванул зубами сочное мясо с кости, проглотил и с важным видом произнес:

– Пять лет твой сын со мной, почтенный Такелот, и не было дня, чтоб кровь не обагрила его оружие. Он убивал нехеси у каждого из трех речных порогов, он убивал воинов-роме, восставших против пер'о, и если в какой-то из дней ему не попадался человек, которого стоит проткнуть копьем, он шел в пустыню и убивал там льва. Нынче львы в окрестностях Уасета перевелись, и он рубит головы журавлям и гусям для вечерних трапез, чтобы не потерять сноровки. А сноровка ему нужна, очень нужна! Ведь он держит щит передо мной и отражает врагов, целящих в мою печень!

– Да пожрет их Владыка Песков! – провозгласил Такелот, раздувшись от гордости за сына.

– Да пожрет, – согласился Семен, обгладывая кость и подмигивая Техенне. Тот тоже работал челюстями, усмехался, а еще помалкивал с достойной похвалы скромностью.

Девчушке, которая прислуживала им, исполнилось лет одиннадцать, и, кроме пояска, браслетов и малахитовой подвески, на ней не было ровным счетом ничего. Груди ее уже начали наливаться, бедра округлились, а огромные зеленоватые глаза то и дело с явным интересом обращались к гостю. Заметив, что Семен тоже поглядывает на девочку, Такелот сказал:

– Хочешь ее? Она – дочь младшей дочери моей умершей сестры и еще не знала мужчин. Большая честь для нее, если ты станешь первым.

Девочка хихикнула, а Семен поперхнулся молоком, побагровел и буркнул:

– Вряд ли это хорошая мысль, отец мой. Видишь ли, я человек рослый и предпочитаю крупных женщин. Иногда мелких, но уж во всяком случае не детей.

– Тогда, быть может, ты примешь ее в подарок? Она подрастет и, думаю, будет такой же, как моя сестра. А та была женщиной высокой и сильной и обращалась с оружием не хуже воина. Помню, была у нее дубинка, окованная медью... С этой дубинкой и с котлом, в котором варят мясо, познакомились все ее мужчины.

– И много их было?

Такелот впал в глубокую задумчивость, беззвучно шевеля губами и пересчитывая пальцы, которых явно не хватало. Наконец он произнес:

– Десять и еще четыре, если вспомнить человека из племени мешвеш, который ее украл. Сестра зарезала его во сне, отрубила ухо и детородный орган и вернулась в Уит-Мехе. Очень достойная женщина! И эта, – он похлопал девчушку по ягодицам, – похожа на нее, как один наконечник стрелы на другой.

– Тогда я лучше воздержусь, – сказал Семен, прикидывая, что с двумя наложницами, кушиткой и ливийкой, ему, пожалуй, не справиться. В постели еще туда-сюда, а вот в иное время... Не будет спокойствия в доме! Девчонка подрастет, и либо То-Мери скормит ее крокодилам, либо она пырнет То-Мери ножиком. Нехорошо!

– Но я должен чем-то тебя одарить, господин! – воскликнул Такелот. – Я был вождем, и я не беден, но думаю, что в доме твоем хватает оружия и чаш, а в загонах – овец и коров. Какой же дар наилучший, если не женщина? Та, чье тело прохладно в жару и греет в холод?

Семен потер щеку с недельной щетиной.

– Мне есть с кем согреться, почтенный Такелот. Что до подарков, то я буду счастлив, если ты одаришь меня воспоминаниями. Ты ведь сам сказал, что главное сокровище – память!