Взгляд сквозь пальцы - Елена Арифуллина Страница 8

Авантюрист Генка загорелся сразу. А я уперлась как ишак. Уж слишком играли обертоны в бархатном голосе главврача, слишком честными были его глаза, слишком било в глаза амплуа благородного отца. Мой профессиональный нюх кричал: «Беги! Врут!» Но убедить Генку я не смогла.

– Ну посмотри же ты, как у него глаза сразу дергаются во внутренний контроль!

– Ты зациклилась на своих энэлпистских штучках! Когда еще представится такая возможность! Потом сама же будешь локти кусать!

После недели споров я сдалась. Генка отнес деньги, предъявил мне договор долевого участия и гордо сообщил, что он едва успел – квартир было куда меньше, чем желающих.

Лучше бы он опоздал.

Минуло два года. На огороженном забором пустыре яма под фундамент заросла бурьяном, на сваленных бетонных блоках кучковалась местная алкашня. Нескольких врачей, попытавшихся расторгнуть договор и получить деньги, «ушли» из больницы. Остальные поняли, что надо молчать, если хотят работать дальше. А идти было некуда.

Генка почернел и похудел за это время. Я не упрекала его – нам и без того приходилось нелегко. Оба мы пахали на полторы ставки, хватались за любую подработку – и жили, считая каждую копейку. Между тем главврач поменял «Тойоту» на крутой джип, обставил итальянской мебелью особняк и, по слухам, строил гостиницу неподалеку от моря.

Ситуация была патовая. Тайком от Генки я сходила к юристу. Шустрый грек невнимательно, как мне показалось, просмотрел договор, вздохнул и сказал, что видит его не в первый раз и может сказать только то, что говорил моим коллегам и товарищам по несчастью: надо было приходить до, а не после того, как его подписывали. Договор составлен очень грамотно – и не в нашу пользу. Шансов вернуть деньги ничтожно мало. Рычагов воздействия на фирму-застройщика нет. Надо надеяться, что дом все-таки построят. Когда-нибудь.

Тут он оборвал фразу и предложил мне воды.

Давно я не была так близка к тому, чтобы упасть в обморок. Но сил хватило, чтобы заплатить, поблагодарить и выйти из кондиционированной прохлады кабинета в раскаленный вечер, не чувствуя ног, словно на протезах.

В зеркальном стекле витрины я увидела свое отражение – и не узнала себя в белой маске со стиснутым в линию ртом и прищуренными как от ветра глазами. Генке не сказала ничего: он и так казнил себя за то, что поддался соблазну. Ему, с его характером, было невыносимо знать, что он дал себя провести. Если сейчас приняться выяснять, кто первый сказал «э» и кто виноват больше, положение станет совершенно невыносимым. Что бы с нами ни было, мы вместе. И выползти из этой ситуации можем только вместе.

– Выход через полчаса! – объявила я и положила Максу утреннюю порцию каши с мясными обрезками.

Собрались мы быстро. Вернее, собиралась Дашка. Катька выполняла ее немногочисленные толковые распоряжения, Макс поскуливал от предвкушения Большой Прогулки, а я стирала-купала Анфису. Управились мы почти одновременно. Как только я прицепила Анфису на четыре прищепки (потом подумала и добавила пятую – на хвост) и надела купальник, весь багаж был составлен у двери. Я привычным солдатским движением вскинула на плечо лямку здоровенного пляжного зонта, подхватила тяжелую сумку с остальными шмотками и оглядела свою команду.

Дашка в специальной пляжной футболке до колен, на груди Джек Воробей, на спине Кира Найтли в обрамлении волн, пальмовых листьев и якорных цепей. Катька в синих шортах и тельняшке с аппликацией – дельфин, просунувшийся в спасательный круг. Макс, улыбающийся во всю морду. Ну, и я, конечно.

Когда мы спускались к морю, оступаясь на горячей гальке, утреннее ощущение счастья накрыло меня опять. Сияющий день бабьего лета, пустынный пляж, куда выбираются только местные, знающие про эту укромную бухточку. Мобильник оставлен дома, и впереди целый день. Все, кого я люблю на этом свете, – здесь, рядом.

Кроме Генки.

Уже привычным усилием я прогнала тень тревоги. С ним все хорошо. Если бы что-то случилось, я бы почувствовала. Не смей распускаться. Девчонки заслужили беззаботный день на пляже рядом с матерью – пока ты им еще нужна.

Налетевший ветер облепил бесформенную футболку вокруг Дашки, и я вдруг увидела, что нескладного подростка больше нет. А есть девушка с небольшой, но безукоризненной формы грудью и модельными ногами. Талия могла бы быть потоньше, но через год-два бедра станут шире, округлятся – и талия будет что надо.

Почувствовав мой взгляд, Дашка оглянулась, и я, как пойманная, торопливо отвела глаза.

Когда я последний раз видела своих детей? Видела, а не просто смотрела на них сквозь усталость и ежедневные заботы? Еще тогда, когда я вынашивала их и рожала, я знала, что они вырастут и уйдут от меня в собственную жизнь. Но уж очень быстро прошли эти пятнадцать лет, превративших пухлого младенца в стройную девушку, а общего у них – только имя, да я, их мать.

– Мам, ты чего?

Катьке всегда выпадало выводить меня из рефлексии в «здесь и сейчас».

– Задумалась что-то…

– О папе?

– А что о папе думать? У него все хорошо, работает.

– А я о нем часто думаю…

– И что же ты думаешь, позволь узнать?

– Да ничего, скучаю… Когда он приедет?

– Кать, ну я же сто раз говорила. Заработает денежку и приедет. Помоги мне лучше зонт вкопать.

Катька просияла: это всегда делала Дашка. А вот теперь она такая взрослая, что ей это можно доверить.

Мы спустили с поводка изнемогающего от нетерпения Макса, и он тут же помчался к линии прибоя: лаять на волны и отскакивать от них, припадая на передние лапы. Привычно разбили лагерь: вкопали зонт, укрепили его камнями, расстелили два старых покрывала, надули матрас… И блаженный солнечный день потек своим чередом. Мы с Дашкой буксировали Катьку на матрасе. Дашка и Катька плавали вдоль берега по мелководью вместе с Максом – короткие лапы яростно гребут, уши стелются по воде. Я заплыла подальше от берега и лежала на воде, закрыв глаза, покачиваясь на зыби под легким ветром. Потом мы съели почти все, что принесли с собой, и улеглись на горячую гальку – горячую, а не раскаленную, как летом! – предварительно вытерев Макса его собственным полотенцем – старым, заслуженным, из которого давно выросла Катька.

Кажется, я задремала, пригревшись на солнце. Мне даже что-то приснилось – такое же радостное, как весь этот день, и тут же забывшееся, едва я открыла глаза.

Проснулась я от лая и смеха. Не поднимая ресниц, слушала, предвкушая, как увижу море, солнце, дочерей, обросший водорослями валун у кромки воды – все, что складывалось в мозаику сегодняшнего дня. Девчонки явно бросали палку в море, а Макс плавал за ней: занятие, которое всем троим никогда не приедалось. Я открыла глаза – и солнечный день на морском берегу оказался еще прекраснее, чем я ожидала. Море покрыто легкой рябью, словно «гусиной кожей» от прохладного ветра. В воде пляшут солнечные зайчики, повторяясь на галечном дне.