Искажение - Вадим Панов Страница 8

Но Ксана думала, что победила…

Она была счастлива.

Сегодня Герман позвонил в полдень, сказал, что соскучился. Потом – в четыре пополудни, спросил, где она хочет ужинать. Ксана выбрала заведение, умчалась с работы пораньше, переоделась, привела себя в порядок, с радостным нетерпением дождалась появления Германа, а после ужина убедилась, что костёр их страсти только начал разгораться. Несколько часов блаженства пролетели, словно один миг, и сейчас утомлённые любовники наслаждались простыми прикосновениями друг к другу.

– Поедем в отпуск? – неожиданно предложил Герман.

– Сейчас? – улыбнулась Ксана.

– Если паспорт с собой – можем и сейчас, – молниеносно среагировал мужчина. – Чем меньше задумываешься, тем лучше.

– Ты романтик.

– Я становлюсь им рядом с тобой.

– А в обычное время?

– В обычное время я довольно жёсткий дядя, – не стал скрывать Герман.

– У тебя есть дети?

– К счастью, не обзавёлся.

– Почему, к счастью? – не поняла Ксана.

– Потому что я совсем недавно нашёл женщину, от которой хочу детей, – он рассмеялся. – Но алименты бывшей я всё равно плачу.

– Живёшь насыщенной жизнью?

– Обещаю в отпуске рассказать о себе всё.

– Сегодня не получится, – улыбнулась Ксана. – У меня нет с собой паспорта.

– Хорошо, не сегодня, – Герман провёл рукой по её волосам. – И ещё я подумал, что неправильно дарить женщине телефоны.

– Вернуть?

– Ни в коем случае. – Он взял её за руку и надел на палец кольцо, которое достал, кажется, из-под подушки. – Решил сделать правильный подарок.

Изящное украшение с небольшим бриллиантом.

– Я заметил, что тебе нравится белое золото.

– Красивое… – Ксана полюбовалась на подарок, отставив руку в сторону, и улыбнулась: – Надеешься, что окольцевал?

– Ещё нет, но я над этим работаю.

– У тебя получается.

Ксана поцеловала Германа в губы, вновь улеглась рядом и прижалась к его плечу.

– Я тебя окольцую, – пообещал мужчина.

Она счастливо улыбнулась, но промолчала.

Закрыла глаза и почти сразу уснула.

С улыбкой на губах.

* * *

Финал поездки получился отвратительным.

Два последних дня, а точнее – два последних вечера, перечеркнули всю прелесть «командировки» с молоденькой секретаршей. Сначала Виталину стошнило в постели, и ладно, если бы во сне, а то ведь во время занятия любовью! В самый разгар! А только Борис успокоился и собрался сделать их последнюю ночь в Париже незабываемой, как случилась смерть в ресторане. Проклятый официант не нашёл ничего лучше, чем умереть на руках Виталины, в прямом, будь он проклят, смысле слова, и девушка, естественно, впала в натуральную истерику. Да и кто бы не впал, на самом-то деле, когда прямо на тебе уходит в мир иной незнакомый мужчина? Или знакомый. Главное – уходит. Хрипит, дёргается, холодеет…

Самого Бориса зрелище смерти повергло в ступор, а завизжавшая Виталина и вовсе, как показалось, собралась последовать за официантом, во всяком случае, бледностью и выпученными глазами девушка от него не отличалась. Вернувшись в номер, она наглоталась таблеток и проснулась лишь за час до отъезда. Безжизненная, словно подхватившая чуму кукла, Виталина кое-как собралась и кое-как потащилась за недовольным любовником, промолчав всю дорогу из отеля до Москвы. Пограничники и с той, и с другой стороны дружно сочли, что девушка перебрала с определёнными веществами, багаж досмотрели тщательно, но ничего не обнаружили.

В Шереметьеве Борис с удовольствием избавился от спутницы, взяв Виталине другое такси, хотя изначально планировал ехать на одной машине по двум адресам, и помчался в Лялин переулок, рассудив, что нет худа без добра: накопленный во время двухдневного воздержания пыл не позволит Ксане заподозрить неладное.

– Дорогая, я дома! – крикнул Борис с порога, даже не захлопнув дверь.

– Наконец-то!

Ксана вышла в коридор, и у мужчины перехватило дыхание: королева. Конечно, возраст есть возраст, Ксана не могла похвастаться свежестью, но как же, чёрт возьми, она хороша в чёрном пеньюаре, подчёркивающем соблазнительные округлости!

– Мне кажется, или ты сделала мне подарок? – сглотнув, спросил Борис.

– Подарок? – удивилась Ксана.

Ему показалось – притворно.

– Твоя грудь, – он сделал шаг, но вновь остановился. – Она стала больше.

Борис едва сдерживался, чтобы не проверить догадку на ощупь, и лишь пожирал подругу глазами.

– Хм-м… – Ксана с удовольствием посмотрела на своё отражение и вдруг поняла, что любовник прав: больше. Не намного, но заметно. Вот почему бюстгальтеры стали казаться тесными! Грудь стала не только полнее, но и более упругой. А ноги избавились от щепотки накопившегося за последние годы жирка…

«Но почему Герман ничего не сказал? – спросила она себя и тут же ответила: – Потому что Герман не видел меня до моста».

В памяти появилась Тьма, поднимающаяся от ночной воды. А затем – ощущение горя, память о том неистовом горе, которое привело Ксану на мост и едва не сгубило. И снова – Тьма.

Беспросветная Тьма.

«Я меняюсь…»

Отражение незаметно подмигнуло в ответ.

Но пока следовало продолжить игру.

– Тебе нравится? – с улыбкой поинтересовалась Ксана, слегка отводя плечи назад.

Пеньюар приготовился лопнуть.

– Ты даже не представляешь, как, – с необычайной искренностью ответил Борис, с вожделением пялясь на её новую грудь. На соски, таранящие изнутри тончайшую ткань.

– Прекрасно… – Ксана подошла ближе. – Я соскучилась.

И Борис, наконец, вцепился в неё, демонстрируя ту самую страсть, которая некогда сводила Ксану с ума. Вцепился яростно, показывая, что тосковал на чужбине. Прижал женщину к стене, зацеловал, уделяя особое внимание новой груди, подхватил на руки и едва услышал негромкое предложение:

– Давай начнём в ванне?

Понял, что Ксана права – ведь он полдня был в дороге, – отнёс женщину в ванную, заметил свечи, фрукты, бутылку вина, поблагодарил Ксану особенно крепким поцелуем, сорвал с себя одежду и…

В их прекрасной ванне плавал официант с вытаращенными, будто у мёртвого мопса, глазами. Борис с трудом удержался от восклицания, потряс головой, прогоняя видение, понял, что призрак исчез и ванна выглядит так, как пару секунд назад, и… и ещё понял, что вожделение его оставило. Бесповоротно.

– Устал? – нежно спросила Ксана.

Но в её голосе мужчине почудились – или не почудились – злорадные нотки.