Принц Зазеркалья - А. Г. Говард Страница 8

– Что это вообще такое?

– Единственная подсказка насчет местонахождения моей семьи. Там был мой дом.

– Там – в смысле, в Лондоне?

– Там – в смысле, в мире людей. «Таверна Шелти» – нечто вроде остановки на полпути между двумя королевствами, волшебным и человеческим. Она скрыта под землей.

Когда папа открыто признаёт существование волшебного иномирья, у меня кружится голова. Может быть, я ошиблась, когда решила, что он забыл, как следует обращаться с подземцами. Может быть, я догадывалась, что ему это известно. Но тем не менее трудно признать, как глубоко Страна Чудес вошла в мою кровь – по обеим линиям.

При этой мысли меня опять охватывают воспоминания Червонной Королевы. Я пошатываюсь.

Папа помогает мне устоять.

– Ты в порядке?

– Просто голова болит, – отвечаю я, чувствуя, как головокружение отступает.

Придется постоянно делать над собой усилие, чтобы не думать о своей прапрапрабабушке, пока я не пойму, как избавиться от этих приступов.

– Ты начал говорить про таверну.

– Да. Она находится где-то в Оксфорде.

– Серьезно? Это там, где выросла Алиса Лидделл. И где она познакомилась с Кэрроллом.

Папа трет небритый подбородок.

– Каким-то образом Скеффингтоны состоят в родстве с Доджсонами. Доджсон – настоящая фамилия Кэрролла, до того как он взял псевдоним. Надеюсь, мы узнаем больше, когда найдем таверну.

Я не требую большего. Не могу представить себе количество информации, которое разом обрушилось на папу.

Вдалеке, на стенках тоннеля, медленно и лениво хлопая крыльями, висят бабочки-данаиды, которые доставили нас сюда. Свет люстр отражается от их оранжево-черных крыльев. Возникает ассоциация с тиграми, скользящими в джунглях.

Бабочки шепчут:

– Мы знаем дорогу к «Таверне Шелти». Тебя сопроводить, маленькая цветочная королева?

Мои руки покрываются мурашками, когда я рисую себе второй раунд борьбы с дождем и ветром. Это не страх, а наэлектризованное предвкушение. Все равно что стоять в очереди к любимому аттракциону в парке. Свернутые крылья зудят. Правое еще не до конца зажило. Может быть, я выпущу крылья, сидя на бабочке, и немного поупражняю их, не боясь свалиться.

«Да, пожалуйста, отнесите нас», – мысленно отвечаю я.

– Они сейчас говорят с тобой? – спрашивает папа, перехватив мой взгляд.

Я сглатываю. Трудно привыкнуть к тому, что больше не надо притворяться перед человеком, которого я обманывала всю жизнь.

– Ну да…

Он внимательно смотрит на меня, и в тусклом свете его лицо кажется зеленоватым. Интересно, дошло ли до папы, что мы позволили отправить маму в сумасшедший дом, в то время как она не бредила, а говорила о реально существующих вещах.

– Бабочки знают, где таверна, – говорю я.

Папа издает недовольный звук.

– Когда мы туда доберемся, можно будет наконец вернуть нам нормальный размер?

– Конечно. У меня есть то, что нужно, – отвечаю я, похлопывая по карману, где лежат грибы, и с удивлением нащупываю там же ручку кондуктора.

Я и забыла, что она осталась у меня.

Папа вытаскивает бумажник и перебирает чеки, купюры и фотографии. Он медлит, достав семейный портрет, который мы сделали пару месяцев назад, и дрожащим пальцем обводит мамино лицо.

– С ума сойти, сколько она для меня сделала, – бормочет он.

Не знаю, хотел ли папа, чтобы я услышала его слова, или это интимный момент. Я никогда не сомневалась в силе папиной любви, но лишь недавно узнала, как сильна мамина.

Интересно, многое ли он вспомнил – и понял ли, что мама собиралась стать королевой, пока не нашла его.

Стиснув зубы, папа убирает фотографию в бумажник.

– У нас нет английских фунтов. Придется пользоваться кредиткой. Когда прилетим, будет уже вечер. За ужином всё обсудим.

Вид у него усталый, но боевой – я давным-давно такого не видела.

– Надо продумать наш следующий шаг. Но сейчас главное залечь на дно и постараться не привлекать к себе внимания. Учитывая профессию моей семьи, у нее могут быть очень опасные враги.

У меня в горле встает комок.

– Какая профессия?

Папа прячет бумажник в карман.

– Стражи. Они охраняют ворота Гдетотам.

Я чувствую, как слабеют мои колени.

– Что?!

– Давай пока подождем с разговорами. Я еще не пришел в себя.

Его резкость меня ранит. Но какое право я имею обижаться? Папе пришлось ждать семнадцать лет, прежде чем он узнал правду обо мне.

– Ладно, – я подавляю желание извиниться и рассматриваю свой обтрепанный наряд. – Не так легко будет оставаться незамеченной, расхаживая в больничном халате. И тебе тоже надо переодеться.

– Есть идеи? – спрашивает папа и тут же предостерегающе поднимает руку. – Прежде чем ты что-нибудь скажешь – нет, мы не будем красть одежду.

Он как будто читает мои мысли.

– Почему нет? Цель оправдывает средства.

Я прикусываю язык. Так обычно рассуждает Морфей. Когда его странная логика начинает обретать идеальный смысл, это одновременно пугает и раскрепощает.

Папа прищуривается:

– Я слышу то, что слышу?

Я подавляю желание объясниться. Пускай оправдание преступлений – закон подземья, но от этого оно не станет законом для моего папы, по крайней мере сейчас.

– Я имела в виду, что мы одолжим одежду. Потом купим новую, а взятую вернем.

– Слишком сложно. Нам нужно действовать быстро. Хотя бы переодеться во что-нибудь самодельное…

Самодельная одежда. Если бы только здесь была Дженара с ее дизайнерскими талантами. Я скучаю по ней как никогда. В лечебницу никаких посетителей, кроме папы, не пускали. Но Джен регулярно посылала записки, и папа всегда требовал, чтобы мне их отдавали. Джен не винила меня в исчезновении брата, несмотря на слухи, что я состояла членом секты, которая похитила Джеба и маму. Дженара отказывалась верить, что я участвовала в чем-то, способном им повредить.

Если бы я только заслуживала ее доверия…

Жаль, что Джен тут нет. Она бы придумала что-нибудь насчет одежды. Дженара из чего угодно способна сделать костюм. Однажды для проекта по греческой мифологии она превратила Барби в Медузу, выкрасив ее серебристой краской и смастерив «каменное» платье из алюминиевой фольги и мела.

Куклы…

– Эй! – кричу я, обращаясь к ближайшей светлячковой люстре. – Можете немножко посветить?

Люстра, вращаясь, движется по потолку и останавливается над нами, осветив всё вокруг. Некогда здесь была площадка, на которой пассажиры, сошедшие с поезда, ждали лифт. Рассеянные родители и беззаботные дети забывали тут игрушки, которые теперь больше нас. Я вижу деревянные кубики величиной с садовый сарай, вертушку, которая может сойти за ветряную мельницу, несколько резиновых мячиков – больше, чем шары перекати-поле, которые ветер в Техасе гоняет вдоль дорог.