Память всех слов. Сказания Меекханского пограничья - Роберт М. Вегнер Страница 8

И можно сказать, что несчастному еще повезло, поскольку ему не пришло в голову взять отсюда какой-нибудь череп.

Море тихо шумело, играя с жутким даром, а вор дошел до середины Белого пляжа, где кучи ребер, голеней и позвонков в некоторых местах достигали ярда высотой. Что бы ни забирал прилив, морские течения, непрестанные шторма да гонимые северными ветрами волны возвращали, и так оно должно было оставаться, пока кости не окажутся перемолоты в белый песок. И лишь тогда стихнет костяная трещотка Близнецов Моря.

Братья Бесконечного Милосердия приходили сюда регулярно, чтобы медитировать над хрупкостью человеческого существования и молиться Сияющей Госпоже о милости к душам захватчиков. Сеехийцам это не мешало, они не были мелочными и мстительными, по крайней мере не в отношении мертвых.

Альтсин миновал первую гору черепов, ту, что размером с шалаш. Это как раз было делом рук людей. Старая рыбачья сеть, прикрепленная колышками к земле, удерживала все это на одном месте, благодаря чему Ненелог из Малавериса имел постоянный доступ к строительному материалу, и ему не приходилось постоянно бегать по пляжу, вырывая у моря его игрушки. Говорили, что десять лет назад таких гор было пятьдесят. Нынче их осталось всего несколько. Как легко просчитать, через два-три года Привратник должен оказаться законченным.

Альтсин зашагал в сторону вырезанного на клифе рельефа.

Скальная стенка там была в восемьдесят ярдов высотой, а темную ее плоскость украшало дело рук человеческих. Ненелог работал десять лет подряд, всегда в одиночестве, всегда – повиснув на веревках над пропастью. И говорили, что за эти годы веревка оборвалась лишь единожды, когда творец Привратника висел всего-то в тридцати футах над землей – и с того времени авериец хромал, что не мешало ему в работе, поскольку, как он говорил, для скульптора руки важнее ног.

Сегодня Ненелог, как всегда, висел, трудился рубилом и втискивал черепа в расщелины, укрепляя их собственноручно изготовленным раствором. Привратник Дома Сна в виде бесконечно печального старика с аскетическими чертами лица имел уже сорок ярдов высоты и был виден на многие мили от берега. Некоторые корабли меняли курс, чтобы экипажи могли на него посмотреть: белая фигура на белой стене напоминала всем о конце дороги, что ждет всякого человека. Альтсин тоже имел возможность присмотреться к барельефу со стороны моря и соглашался, что тот – монументален. Не хватало у него лишь стоп да правой руки, в которой, согласно традиции, должен находиться ключ.

Моряки, обычно удивительно суеверные, если речь шла о вещах, связанных со смертью, для Привратников делали исключение, представляя тех в виде стариков или мудрецов с ключами или с замком в руке. Привратники могли провести потерянную на море душу в Дом Сна, спасти от вечного блуждания по бескрайнему океану, принести покой. Сеехийцы тоже не возражали против трудов Ненелога. Будь иначе, тело скульптора нашли бы со сломанными руками и ногами на следующий день после того, как первый череп оказался размещен на скальной стене. Клиф представлял собой часть пляжа, а значит, останки не покидали предназначенного им места. Точка.

Негодники и правда не были мелочны.

Низкая темная фигура висела на скале, упорно работая молотком и долотом. Ненелог закончил вырубать предплечье, через несколько дней примется заполнять щель черепами. Даже если он и заметил Альтсина, маленькую фигурку в бурой сутане в ста футах ниже, то не дал этого знать. Между скульптором и орденом существовал негласный договор: Ненелог делал вид, что не замечает монахов, они не вспоминали о его работе.

Привратники Дома Сна не были частью официальной религии Империи, относясь, скорее, к фольклору, народным или варварским суевериям. На континенте любой храм с легкостью запретил бы подобное творение, не говоря уже о проблемах с материалом, но тут правили сеехийцы. Если орден хотел вести миссионерскую деятельность среди окрестных племен, то не должен был совершать ничего, что местные посчитали бы оскорблением. А потому Братья Бесконечного Милосердия делали вид, что не обращают внимания на гигантский барельеф, а безумный авериец вел себя так, словно не замечал монахов на пляже.

Ну и был еще, естественно, вопрос доброй воли Совета Камана, который сообразил, как много кораблей меняет курс, чтобы поклониться Привратнику, а часть из них потом сворачивают в порт. В последние годы жилье и содержание Ненелогу предоставляли за счет города.

Политика и деньги. Сила и смазка, лежащие в основе вращения мира.

Альтсин остановился и осмотрел барельеф полностью. Печальная фигура, увиденная под углом, искажавшим пропорции, производила еще более угнетающее впечатление. Словно Привратник мог расплакаться в любой момент. Вор глянул на скульптора, и ему захотелось навестить того в городе и расспросить, что он станет делать, когда завершит свое творение. Чем займется человек, немалый кусок своей жизни посвятивший созданию произведения, увидеть которое смогут немногие, – и слишком старый, чтобы пытаться превзойти собственное мастерство еще одним шедевром? Какая цель останется впереди? Проведет ли он остаток своих дней, присматривая за Привратником? Подновляя вырванные зимними ветрами и осенними штормами черепа? Пока однажды веревка под ним не оборвется, а до земли не окажется побольше тридцати футов? И тогда уже его собственные кости присоединятся к останкам несбордийцев, и, может, кто-то однажды возмет и его череп и разместит в каменной расщелине – чтобы тот смотрел на океан.

Вор встряхнулся. Задрожал.

Это начиналось снова. Наверное, начиналось, поскольку – чтоб ему было пусто – он не мог быть уверен до конца. Но, похоже, да. Мысль, которая разворачивается соцветием непривычных ассоциаций, наливается соцветием чужих вопросов и сомнений и мгновенно выбивает его из равновесия.

Неужели это снова ты, сукин ты сын? Снова ты?

Нет ответа.

Он научился такому в последние месяцы. Реагвир. Владыка Битв, Властелин Меча, Победитель Тьмы… Или, скорее, безжалостная, чокнутая скотина, утопившая в крови половину мира, пока остальные Бессмертные с отвращением не отвернулись от него, а собственные дети – не взбунтовались, попытавшись его убить. И именно ему, Альтсину Авендеху, словно во всем проклятущем Понкее-Лаа не было других людей, довелось ранить ладонь о клинок меча, ТОГО меча – и втереть кровь в рукоять, чтобы очнуться с головой, полной кошмаров, нежелательных воспоминаний, ужасающих видений. Он все еще помнил, как отдался на суд реки, которая выплюнула его из своих глубин; до сих пор не понимал, зачем она это сделала. Из милосердия? Из отвращения? Или из страха?

Кошмары наяву уже не навещали его, не было также пробуждений в черном, словно морские воды, сне без мечтаний – как и коротких, мгновенных помутнений памяти. После случившегося в городе, после резни на крышах и окровавленном моле все исчезло.

Начался следующий этап, куда более опасный.

Появились мысли, эмоции, рефлексы, о которых Альтсин никогда ранее не подозревал. Как, например, миг назад – что ему за дело до судьбы человека, которого он не знал, с которым не обменялся ни словом – да что там, даже и взглядом? Если этот глупец хотел посвятить жизнь каким-то там суевериям, чтобы закончить жизнь кормом для крабов, – то это его дело. Альтсин Авенедех, вор из Понкее-Лаа, никогда бы ни о чем таком не задумался, поскольку жизненный девиз его звучал: позволь людям делать любую глупость, какую они захотят, – тогда они меньше присматривают за своими кошелями.