Факультет закрытых знаний - Маргарита Блинова Страница 8

Мышиный Батя замер не то от неожиданности, не то от услышанных непристойностей (не удивлюсь, если мышонок даже покраснел), а затем неожиданно прытко рванул обратно в норку.

Твою ж!

С диким воплем я прыгнула вперед, отрезая добыче пути к отходу.

– И-и-и! – заголосил мышонок, каким-то невероятным образом умудряясь кувыркнуться прямо в воздухе, уйти от моего удара лапой и со всех ног помчаться в противоположную сторону.

Ну уж нет! Никакие вредные наследники с кривыми руками не испортят мне охоту!

Воинственно зашипев, я рванула за ускользающей добычей, но удивительно шустрый для своей комплекции рыжий вредитель заложил крутой вираж и проскочил между моих лап. Не готовое к такому высшему пилотажу тело парды слегка занесло на повороте, задние лапы заскользили по скользкому полу, и я больно стукнулась пятой точкой о нижнюю полку стеллажа.

Сцепив зубы, дабы не повторить ранее озвученную Джеромом не слишком приличную тираду, я присела, оттолкнулась лапами и совершила потрясающе красивый и точный прыжок.

– И-и-и!!! – снова заверещал оказавшийся в когтистых лапах мышиный Батя. Он забился, пытаясь вырваться из крепкого захвата, и смешно защелкал зубами.

Я довольно мурлыкнула.

Ах, какая ловкая! Ах, какая быстрая! Ах, какая… Какого хрена?

Тихий, на грани слышимости скрип заставил добычу и хищника замереть и прислушаться. Перегруженные, покрытые многолетней пылью полки стеллажей стонали, кряхтели и изображали предсмертные стоны. Затем на короткое мгновение в темном подвале наступила тишина, но в тот момент, когда мне уже всерьез начало казаться, что все обошлось, раздался противный чавкающий хруст и передняя ножка шкафа подломилась…

Упс!

Первыми в движение пришли книги и тяжелые папки с личными карточками. Я вскочила на лапы, чтобы не быть погребенной под страницами никому не нужной писанины, но сверху прилетел тяжелый томик в синем переплете, который больно припечатал меня по затылку. Не ожидая такой подставы, я потеряла координацию и плюхнулась пузом на пол, раскинув все четыре лапы, а затем меня завалило остатками стоявших на полках книг.

Поняв, что недавний хищник сам превратился в жертву, мышиный Батя радостно пискнул, снисходительно глянул на поверженную книгами черную кошку и (хвостом клянусь!) показал мне язык.

Возмущенная до кончиков усов, я каким-то чудом смогла приподняться, а дальше практически одновременно звонко клацнули зубы и с оглушительным грохотом обрушился стеллаж.

– Ноэми! – По голосу директора сложно было разобрать, переживает он или бесится.

Послышались тяжелые шаги, заскрипела первая ступенька лестницы, ведущей в подвал.

– Ну держись, хвостатое недоразумение! – прозвучала угроза, а затем в подвале вспыхнул свет.

В тусклом свете одной-единственной лампочки, висевшей под потолком, перед мужчиной открылась весьма неожиданная картина. Под останками развалившегося стеллажа, погребенная среди кучи книг и папок с личными делами, лежала черная парда. Из-под завала выглядывала только ее припорошенная пылью и паутиной морда. В зубах довольной кошки был крепко зажат хвост крупного рыжего мышонка, который изо всех сил перебирал лапами, не теряя надежды вырваться и сбежать.

– Обучающаяся Вейрис… – тяжелый вздох. – Вы издеваетесь?

Я? Издеваюсь?! Между прочим, «ловить крыс и мышей» не было моей личной инициативой!

Торопливо сбежав по лестнице, директор наклонился и достаточно легко приподнял деревянный стеллаж.

– Вылезайте, Вейрис, и советую бежать наверх как можно быстрее. В противном случае никто не даст гарантий, что я смогу сдержаться и не устрою карательные мероприятия в отношении вашей попы, целый вечер ищущей себе приключений.

Угроза настолько потрясла мою кошачью душу, что я подняла морду и от удивления приоткрыла рот.

Радостно пискнув, мышиный Батя рванулся вперед, оставляя поверженную кошку ни с чем. Теперь на директора я смотрела дико обиженными глазами.

– И не надо на меня дуться, Ноэми, – устало сказал мужчина, продолжая на весу удерживать такой тяжелый с виду стеллаж. – Вылезайте!

Демонстративно громко фыркнув, я гордо задрала нос, собрала лапы в кучку и приподнялась. Со всех сторон тут же посыпались листочки, выпавшие из личных карточек, книжки с погрызенными мышами уголками и прочая бумажная чушь. Нарочито медленно я выбралась из-под обвала и, неторопливо переступая мягкими лапами, пошла в сторону лестницы. Где-то на середине пути почувствовала взгляд и резко припала на правую заднюю лапу.

Смотрите, директор! Я бедная маленькая парда, пострадавшая на ниве общественных работ. Меня низя эксплуатировать. Мной надо любоваться и вообще пылинки сдувать!

– Прекратить спектакль! – рявкнул Итон-Бенедикт, выпуская из рук стеллаж. – Живо наверх одеваться!

Взвизгнув от резкого приказа и даже, кажется, невысоко подпрыгнув от неожиданности, я рванула по лестнице с такой скоростью, что и сама не заметила, как очутилась за плотно запертыми дверями. В комнате, где раздевалась в начале общественных работ.

– Обучающиеся, – громко позвал Итон-Бенедикт из коридора, – на сегодня вы закончили. Жду обоих завтра после обеда.

* * *

Всю ночь меня мучили кошмары.

Я вздрагивала, просыпалась и долго ворочалась с боку на бок, пытаясь снова заснуть и отдохнуть. Но стоило вновь смежить веки, как в темноте полудремы вокруг меня начинали кружить крысы размером с хорошо прикормленных носорогов. Они вились вокруг, шипели, зло сверкали алыми глазенками и дубасили лысыми омерзительными хвостами…

Бр-р!

Утром, заявив прихорашивающейся Кики, что общественные работы нанесли мне глубокую психологическую травму, я перекинулась и, свернувшись чудесным черным клубочком, попыталась продлить пытку сном еще немного. После такой сказочной ночки идти на занятия было крайне неосмотрительно по отношению к своему организму.

К несчастью, спасительный лечебный сон все не шел, и вернувшаяся спустя час рысь застала меня все в том же состоянии.

– Доброе утро, растрепашка! – улыбнулась подруга, ероша шерсть у меня на загривке.

Лениво выгнувшись, я все-таки собралась с силами и попыталась встать навстречу новому дню.

– Ты чего вернулась? – перекидываясь обратно в человека, полюбопытствовала я.

– Осознала, что бежевый – не мой цвет… – заявила Кики, а потом выглянула из шкафа, в котором что-то лихорадочно пыталась найти, и на полном серьезе выдала: – Это меня убивает!

Улыбнувшись, я оставила рысь наедине с поисками нужной вещицы, натянула на голое тело шелковый халатик и пошла умываться.

Наша комната была рассчитана на четверых, но в связи с репутацией школы (точнее – полным отсутствием таковой) наполняемость студентами была ниже некуда. И если приемная комиссия начало каждого учебного года встречала в слезах и панике, то Кики откровенно радовалась сложившемуся недобору, захватив в личное владение два оставшихся в комнате «ничейных» шкафа.