Двоедушник - Рута Шейл Страница 8

В то время как некоторые сомневаются в существовании души как таковой, я отхватил мелким оптом еще и вторую.

Вернее, он – меня.

Еще вернее, мы оба не выбирали.

Несмотря на то, что «душа» звучит эфемерно, эта – вполне себе материальный чел с моей внешностью (ну, допустим, пока что не совсем с моей, но со временем мы, вероятно, станем так же неразличимы, как два камня для человека, не привыкшего приглядываться к камням), который шляется по ночному городу и убивает нечисть двумя здоровенными железяками.

Нечисть – мое определение. Сам он называет их Есми. Ну, Есми так Есми. Это его работа. Его, так сказать, предназначение.

Первое время мы еще пытались дергаться. Когда нам было по пятнадцать, Игни попытался от меня свалить. Думал, будет легко. Типа, ушел и не вернулся – и все дела. Солнышко встало, утро настало – а он, такой, настоящий человек, не подкопаешься…

До сих пор не знаю, как это выглядит со стороны. Когда сплю, я вижу все, что с ним происходит. Сон как сон. Я ни на что не влияю. Сидит себе в первом ряду такой скучающий обыватель, ногу на ногу закинул, позевывает… Каждую ночь – один и тот же сюжет. Реально скучно.

Вот только если в актера на экране выстрелят или, там, ножиком ткнут, кровь потечет у того несчастного в первом ряду. Все по-честному, без дураков.

Потом я просыпаюсь, и он перестает быть. А я начинаю.

В ту ночь, когда он решил сбежать, я тоже его видел. На стройке, за школой.

Он сидел на краю бетонной плиты. Тощий, оборванный. У него почти мое тело и почти мое лицо. Голос, повадки, привычка ерошить волосы на затылке. Только злость и невероятная живучесть – собственные.

Смотрел вниз с высоты четвертого этажа.

Я мысленно умолял его не прыгать. Дико не хотелось в больницу.

Он и не собирался. Возвращаться – тоже. Не знаю, что за сила тащит его ко мне в момент пробуждения. Но тогда он сумел с ней совладать.

Я видел его, а потом перестал. Экран погас. Музыка, титры…

Я не проснулся. Ни в то утро, ни на следующее.

Открыл глаза спустя двое суток. В своей собственной постели. Выходные, родители на даче. Обо мне даже не вспоминали. И слава богу.

Если бы они оказались дома и стали меня тормошить, я бы не проснулся никогда.

Целых двое суток Игни боролся со мной. Но все же вернулся. Феномен ходячий.

Заодно понял, что не может существовать без меня.

После, в отместку, я не спал три ночи подряд. Глючило страшно. В школу таскался, как чертов зомби, на автопилоте, литрами глотал кофе и все свободное время тупил в Интернете. Но не ложился. Решил: раз он смог, значит, и я смогу.

Отомстил… Больше себе, чем ему. Потерял сознание на остановке, неудачно упал, башкой долбанулся…

Заодно понял, что не могу существовать без него.

Мы вообще многое понимали случайно…

Я не знаю, о чем он думает. Сплю, вижу картинки – и только. Зато он словно живет в моей голове. Словно? Ха, он действительно там живет. И это бесило и бесит меня гораздо сильней того, что мы чертовски неравноправно друг о друге информированы.

Когда он спас меня, еще нерожденного, от смерти, то как бы взял мою жизнь в кредит. Теперь он должен расплачиваться – ими, Есми.

Каждую ночь возвращать долги.

Я живу, пока он платит. Он живет, пока он платит. Все чертовски запутано.

Так мы поняли, что не можем избавиться друг от друга.

Живу и не знаю, что он выкинет в очередной раз. Есми он выносит лихо, что и говорить, каждую ночь наблюдаю этот экшн.

А что, если Игни убьет обычного человека? Случайного прохожего? Спящего на остановке бомжа? Студента после вечеринки? Девушку, спешащую домой от подруги?

Ты никогда от этого не отмоешься, Антон Князев. В жизни не докажешь, что невиновен. Пойдешь по статье за особую жестокость. Сядешь – и будешь сидеть. Если вообще сможешь жить дальше.

Хотя нет. Изложишь все вышесказанное – получишь шанс отделаться принудительным лечением.

Дурацкая шутка, понял.

Есть еще кое-что. О чем вообще лучше не размышлять, если не намерен лезть в петлю прямо сейчас.

Игни – неживой. До недавнего времени я не задумывался о том, что у него могут быть… э-э… потребности, свойственные обычным людям.

Проще говоря, что его может сорвать не на убийство, а на изнасилование.

Как оказалось, вполне. Правда, в тот единственный раз все произошло по взаимному согласию – что чувствовал при этом Антон Князев, разумеется, не волновало ни Игни, ни его случайную подружку, – но это новое знание о сущности «ночной души» оказалось для меня полной неожиданностью.

И вот тут меня передергивает по-настоящему.

Ирония в том, что выход Игни из-под моего контроля и правда был неизбежен. По причине, которую невозможно предугадать. Слишком изощренно. Слишком жестоко. Слишком… Больно, черт, да, именно так.

Эту причину назвала мне Наставник. Уберегла от беды нас обоих. Меня и Игни.

– А почему именно «наставник», а не «наставница»? – поинтересовался я во время одной из наших встреч, когда она в очередной раз обругала меня за логичную попытку обозначить ее в женском роде.

– Потому же, почему «продавец», а не «продавщица». Хотя, кому как. Некоторым и «продавщиха» сойдет.

Учителя русского языка бывшими не бывают. Раз за разом она исправляла мою речь, а потом незаметно для меня стала исправлять мысли.