Полвойны - Джо Аберкромби Страница 8

В глубине зеркала Колючка Бату присела на корточки возле принца, подвинула его ручонки на деревянной рукояти и замурлыкала, объясняя, как делать правильный взмах. Когда он хватил ее по ноге, девушка взъерошила светлые волосы мальчика и улыбнулась. Шрам-звездочка сморщился на ее щеке.

– Молодец.

Но у Скары не шел из головы меч Яркого Йиллинга, его алмазный эфес, вспышка в блеклой темноте Леса – и грудь у девушки в зеркале начала тяжко вздыматься, задрожали ладони и…

– Скара. – Королева Лайтлин крепко обняла ее за плечи. Суровые и проницательные серо-голубые глаза привели ее в чувство, возвращая в настоящее. – Расскажешь мне, что там произошло?

– Дедушка ждал, когда придет подмога. – Слова бесцветно гудели, словно вдалеке жужжала пчела. – Мы ждали воинов Атиля, воинов Горма. Никто не пришел…

– Говори.

– Он совсем пал духом. Мать Кире убедила его пойти на мировую. Она отправила голубя, и праматерь Вексен прислала орла с ответом. Если мы сдадим крепость Мыс Бейла и распустим по домам воинов Тровенланда, если позволим армии Верховного короля свободно пройти по нашей земле – она простит нас.

– Но прощение Вексен неведомо, – промолвила Лайтлин.

– Она послала в Ялетофт Яркого Йиллинга поквитаться с нами. – Скара сглотнула кислые слюни, и вздрогнула тонкая шея бледной девушки в зеркале. Личико принца Друина сморщилось от бойцовской решимости: он рубил Колючку игрушечным мечом, а она пальцами отбивала удары. Детский воинственный клич звучал точь-в-точь как тот вой, полный ярости и боли, раздававшийся в темноте, все ближе к ней с каждой минутой. Все ближе к ней с каждым днем.

– Яркий Йиллинг отрубил голову матери Кире. Пронзил деда мечом – тот упал прямо в очаг.

У королевы Лайтлин расширились зрачки.

– Все это произошло… на твоих глазах?

Облако искр, отсветы на улыбках воинов, густая кровь капает с острия меча. Скара судорожно вздохнула и кивнула.

– Я сбежала под видом рабыни Синего Дженнера. Яркий Йиллинг подбросил монету, чтобы решить, надо ли убить и его… но монета…

Монета до сих пор вращалась перед ней в полумраке, до сих пор искрилась огненным цветом.

– Той ночью с тобой были боги, – прошептала Лайтлин.

«Тогда почему они убили мою семью?» – захотелось заорать Скаре, но девушка в зеркале вместо этого болезненно улыбнулась и забормотала благодарственную молитву Той, Что Бросает Жребий.

– Они послали тебя ко мне, родная. – Королева крепко сжала Скару за плечи. – Здесь ты в безопасности.

Всю жизнь вокруг нее высился Лес, подобный несокрушимой горе – и от него остался лишь пепел. Его высокий щипец, простояв двести лет, отныне – груда головешек. Тровенланд разорвали на части, как дым рвется ветром. Отныне не в безопасности больше никто – и нигде.

Скара поймала себя на том, что чешет щеку. На ней до сих пор отпечаток холодных пальцев Яркого Йиллинга.

– Здесь все ко мне так добры! – пролепетала она и постаралась унять едкую боль от отрыжки. Слабый живот с самого детства, а с тех пор, как она скатилась со сходней «Черного пса», ее кишки крутило-мотало столь же нещадно, сколь мысли.

– Ты из нашей семьи, а важнее семьи в жизни ничего нет. – На прощание обняв, королева Лайтлин отпустила ее. – Мне надо поговорить с мужем и сыном… то есть с отцом Ярви.

– Разрешите спросить… Синий Дженнер все еще тут?

Неудовольствие королевы было осязаемым.

– Человек этот не многим лучше пирата…

– Вы можете прислать его ко мне? Пожалуйста!

Лайтлин казалась непробиваемой, как кремень, однако отчаяние в голосе Скары расслышала.

– Пришлю. Колючка, принцесса вынесла суровые испытания. Побудь вместе с нею. Пошли, Друин.

Принц-карапуз серьезно посмотрел на Скару:

– Пока-пока. – Бросил деревянный меч и побежал за матерью.

Скара разглядывала Колючку Бату. Снизу вверх – девушка возвышалась над ней в полный рост. Избранный Щит обходилась без расчесок сама: с одной стороны голова выстрижена до полущетины, а с другой – волосы скручены в узелки, косички, да на всклокоченные пряди нанизано целое, средней руки, состояние в золотых и серебряных кольцах-гривнах.

Поговаривали, эта женщина билась насмерть против семи мужчин и победила. Эльфийский браслет – награда за подвиг – полыхал желтым огнем на запястье. Эта женщина вместо шелков носила клинки, а вместо драгоценностей – шрамы. Под каблуком ее сапога треснут любые приличия, и извинений от нее не дождешься. Эта женщина не станет вежливо стучаться, скорее проломит дверь собственным лбом.

– Я, что, узница? – намеревалась с вызовом бросить Скара, но наружу вышел лишь мышиный писк.

По лицу Колючки нелегко прочитать ее мысли.

– Вы – принцесса, принцесса.

– По моему опыту, разница невелика.

– Видать, вам не приходилось быть узницей.

Презирает, и кто ее в этом бы упрекнул? У Скары перехватило горло, говорить едва удавалось.

– Сейчас ты наверняка думаешь о том, какая я слабая, податливая, избалованная дуреха.

Колючка сделала резкий вдох.

– На самом деле я вспоминала, каково было мне увидеть мертвого отца. – Суровое лицо не смягчилось ни чуточки, однако, смягчился голос. – Я задумалась о том, что бы почувствовала, если б его убивали на моих глазах. Прямо передо мной, и ничего нельзя сделать – только смотреть.

Скара открыла рот, но с губ не слетело ни слова. Не презрение, нет – но искренняя жалость. И жалость осекла ее резче любой насмешки.

– Я знаю, каково это, когда делаешь вид, будто все – трын-трава, – продолжала Колючка. – Знаю получше многих.

Скара чувствовала, что голова у нее вот-вот разлетится на части.

– Я думала о том, что… выпади мне ваша доля… моим слезам не хватило бы моря.

И Скару прорвало беспощадными, немыслимыми и глупыми рыданиями. Глаза зажмурились, и текли, и горели. Ребра колотила дрожь. Судорожно ухало, клокотало дыхание. Руки опустились, от неистового плача заболело все лицо. Какая-то крошечная ее часть беспокоилась о том, что это далеко не пристойное поведение, но все остальное в ней никак не могло перестать.

Простучали быстрые шаги, и ее, как ребенка, сгребли в охапку, обхватили тесно и крепко, как дедушка, когда они смотрели, как отец горит на погребальном костре. Она вцепилась в Колючку, и заскулила в ее рубаху, и залепетала какие-то недослова, сама не понимая какие.

Колючка не двигалась и ничего не сказала, только долго-долго прижимала Скару к себе. Пока рыдания не сменились на всхлипы, а всхлипы – на рваные полувздохи. И тогда, бережно и мягко, Колючка отстранила ее от себя, выудила кусок белой ткани и, сама насквозь мокрая от слез, промокнула пятнышко на платье Скары и протянула ей этот платок.