Пасынок судьбы - Владислав Русанов Страница 8

Темно-рыжий конь, приученный к битве, стоял не шевелясь.

Топот приближался. Скорее всего, всадников немного — не больше десятка. Но точнее сказать трудно. Идут неторопливой рысью, иначе давно уже появились бы.

Годимир повернулся к шпильману. Очередная заклепка тут же впилась в мочку уха. Сказал негромко:

— Не вмешивайся ни во что, хорошо?

— Ладно, — удивительно легко согласился Олешек.

— И молчи, ради Господа. Понял?

Шпильман хмыкнул, но кивнул.

Рыцарь облегченно вздохнул, хотя полной уверенности в бездействии оруженосца не было.

Поворот лесной дороги располагался почти в стрелище [15], а потому Годимир успел пересчитать всадников еще до того, как рассмотрел их лица, гербы и подробности доспеха. Восьмеро. Если разбойники, то надежды на успех в схватке никакой. Даже вооруженные обычным дубьем, кмети свалят с коня самого замечательного рыцаря и так измолотят, что мать родная не узнает. А тут воины на конях. Кольчуги прикрыты суркоттами [16]. Зеленые, крашенные листьями бузины, а наискось через грудь три коричневых полосы.

Первым ехал худощавый, можно даже сказать, изможденный пан. Черные вислые усы, нос крючком, пронзительные глаза, обведенные темными кругами (не понять — то ли бессонница, то ли какая-то нутряная хворь съедает помаленьку). На груди его сверкал начищенный рынграф [17]. Работа старинная, судя по полустертым линиям гравировки. Рисунок изображал Святого Андрия Страстоприимца, вслед за Господом умирающего мученической смертью на колу. Конь, вышагивающий под черноусым, здорово подходил седоку — караковый, мосластый. Еще лет десять назад он, видно, был славным боевым жеребцом, а теперь нуждался больше в теплой конюшне, нежной травке с заливных лугов и покое. Но с упорством, присущим из всех известных Годимиру животных только лошадям, он переставлял широкие, потрескавшиеся по краям копыта, глубоко впечатывая их в сырой краснозем.

Следом за караковым, отстав на полкорпуса, рысил гнедой конь с широкой белой проточиной. Тоже не жеребчик, о чем свидетельствовала седина на храпе и опухшие бабки. На нем восседал крепкий светлоусый пан в клепанном шлеме с бармицей [18]. Рыцарь, не рыцарь? Поразмыслив, Годимир решил, что все-таки нет. Скорее всего, из простолюдинов, вознамерившихся честной, беззаветной службой обрести право подставить плечо под удар плашмя.

Дальше попарно ехали дружинники. Один другого краше. Правый в первой паре выделялся заячьей губой, скрываемой рыжими усами, но все-таки заметной. Во второй паре слева сутулился воин с бельмом на глазу, а справа трясся в седле коротышка — пожалуй, не больше двух аршин роста, зато в плечах полсажени. Последнюю пару составляли безусый мальчишка с небесно-голубыми глазами и угловатый старик с лицом, как будто вытесанным топором из дубового комля, и щеткой седой жесткой щетины на щеках.

Замыкали кавалькаду два вьючных коня, пузатых и мохноногих.

Годимир скривился.

Славная же дружина у крючконосого пана!

Но, с другой стороны, ежели разговор в драку перейдет, стоящих бойцов, на глазок, не больше половины. Может, и удастся выпутаться. Но лучше, конечно, до кровопролития не доводить.

Его заметили.

Пан на караковом нахмурился, бросил что-то через плечо светлоусому. Тот, в свою очередь, обернулся к дружинникам. Мужик с заячьей губой и едущий в паре со стариком юнец вытащили ременные петли. Пращи.

— Если сейчас поскачем, успеем удрать… — тихонько проговорил Олешек.

— Я — рыцарь, — скрипнул зубами Годимир.

— Как знаешь.

Всадники приблизились. За два десятка шагов остановились. Восемь пар глаз внимательно обшарили неподвижную фигуру рыцаря.

— Кто таков? — каркнул крючконосый. Именно каркнул. Голос у него оказался резкий и хриплый.

— Рыцарь Годимир из Чечевичей. Это под Бытковым. Герб мой — Косой Крест.

Крючконосый хмыкнул:

— Из-под Быткова… Далеко забрался, словинец.

— Я странствую во исполнение обета, — вскинул подбородок Годимир.

— Наглый щенок, — буркнул светлоусый. Теперь, когда он приблизился, стал виден его крупный пористый нос весь в красных и синеватых прожилках. — А конь хороший.

— Остынь, Авдей! — оборвал его черноусый. И продолжил: — По моей земле ездишь, а ко мне поклониться не заехал.

— Прости, пан… не знаю как тебя. Но разве эта земля не королю Желеславу принадлежит?

— Вот наглец! — воскликнул светлоусый Авдей, а прочие дружинники переглянулись.

— Королю Желеславу, говоришь? — скривился пан на караковом. — А ну, Авдей, представь меня пану рыцарю!