Диверсант - Григорий Шаргородский Страница 8

Ужин прошел в кухне за большим столом, где обычно собирались все мои «приближенные»: Курат, Никора, находившийся сейчас в рейде Мороф и Урген, которого здесь знали как Руга из Забадара.

Курат уже сидел за столом, двигая бородой в ожидании кормежки, а Никора помогала Уфиле и смешливой Дирате накрывать на стол.

Когда все уже полезли ложками в местный вариант борща, появился Урген. Вот уже полгода как профессор буквально преобразился. Не знаю, что за блажь влезла ему в голову, но мои рассказы о казаках, как донских, так и днепровских, что-то провернули в профессорской голове, и вся наша компания имела сомнительное удовольствие наблюдать этакого запорожца, только в засушенном варианте. Черный «оселедец» и такие же усы смотрелись на носатой физиономии более чем колоритно, но стоит отметить, что замаскировался Урген славно — никто в здравом уме не заподозрит в этом сорокалетием «козацюре» по имени Руг задерганного и робкого ученого из имперского университета. Да и фигура Ургена тоже немного изменилась — здоровая пища, физические занятия на морозном воздухе и «постельные войны» давали о себе знать. Да, именно постельные войны — как это ни дико, но наш профессор влюбился в Никору. Вдова местного воина-пастуха была дамой крупной, горячей и очень резкой. Недельной свежести синяк под глазом профессора подтверждал градус темперамента этой женщины.

— Во здравие будет всем вам пища, — по местной традиции пожелал Урген-Руг, присаживаясь за стол.

— Благодарение святым, — невнятно прогудела компания, но если я и Никора тут же принялись есть, то Курат продолжил свое обращение к профессору:

— Руг, ты почему не явился на утреннюю тренировку?

— Так вы ж на охоту уезжали, — вздохнул профессор, уткнувшись своим длинным носом практически в тарелку.

— Ага, так, значит, кроме меня и барона в поместье больше не осталось достойных соперников? Хорошо, так Вырову и передам.

Профессор грустно вздохнул, хотя сам виноват. Среди молодых казаков мои рассказы о живущих в далекой стране вольных людях, которые в знак своей свободы носят чуб, тоже нашли отклик, и больше половины из них обзавелись «оселедцами». Я не стал уточнять, что подобная прическа не была придумана запорожцами, а практиковалась еще варягами, — такие исторические нюансы могли только запутать. Все бы ничего, но Курат, который, кстати, головы так пока и не побрил, объявил профессору, что чуб еще заслужить надо, а также поставил условие — либо тот начинает тренироваться с другими казаками, либо сбривает незаслуженную «растительность». Вот теперь профессор и мучается. Спрашивается, зачем? Ответ прост и тривиален — ищите женщину. Ну, нравился дородной Никоре Руг-Урген в образе запорожского казака!

Воспоминания вызвали у меня улыбку, которую я постарался спрятать, — ведь обижать профессора совсем не хотелось. За все время моего пребывания в этом мире ученый относился ко мне с пониманием, а в последние месяцы стал едва ли не единственным другом.

Свет привезенных из империи спиртовых ламп освещал большой стол посреди кухни, скрывая в тени кухонные плиты, разделочные столы и развешенную по стоякам посуду. Все это в сочетании с изобилием на столе и открытыми человеческими лицами создавало уютную атмосферу. Именно из-за нее я отказался от баронского способа вкушать пищу — то есть либо в одиночку, либо в кругу семьи, которой у меня пока не было.

Профессор Руг сел за господский стол спокойно, Курат не стеснялся по причине своего простого воспитания, а вот Никора поначалу отказывалась, но после того как я уточнил, что управительница хозяйства в четыре сотни человеческих душ — должность более чем важная, она все же согласилась. Повариху и девочек-прислужниц к общему застолью приобщить не удалось. И я решил не переводить все в приказную форму, немного напуганный грозным доводом управительницы: «Неча немытым рылом портить господину аппетит!»

После сытного ужина и небольшого объема разных хозяйственных дел меня ждала небольшая, зато чистая и уютная спаленка. Охота на свежем воздухе и хлопотный день вымотали полностью, и я начал засыпать еще за столом, но с путешествием в царство Морфея пришлось повременить. Дверь тихонько скрипнула, и в темную спальню скользнула Уфила.

Наш роман случился внезапно и довольно необычно, особенно странным было его начало — Никора заметила мой интерес к прибывшей с беженцами девушке, и следующим же вечером я обнаружил Уфилу в своей постели. Сначала хотел закатить скандал и этой «дурехе», и возомнившей себя бордель-мадам управительнице, но в результате выслушал короткую лекцию от Никоры:

— Вы, господин, простите, конечно, такой же дурень, как и все мужики. Хотя вам-то, молодому, простительно. Ну, нравится девка, так берите и милуйтесь, а то ходит, понимаешь, и только косится.

— А если она не хочет?

— А вы спрашивали?

— Нет.

— Во-от, — многозначительно подняв палец, протянула притворно нахмурившаяся управительница. — А я не поленилась и спросила. Нравитесь. Так чего ж хороводы водить. Живите вместе, может, даже ребеночка родите. И вам хорошо, и ей польза будет. А надумаете жениться — так баронесса, коли не дура, только радоваться станет. Так, хватит мне тут голову морочить, идите, а то девка вся небось извелась от страха.

Ну и что ты с этим будешь делать? Не то чтобы я был против, вынужденный целибат утомил до крайности, но все равно как-то непривычно.

Утром меня разбудили деревянный стук за окном и резкие выкрики. Уфилы рядом уже не было. Не знаю, по своей воле или же в соответствии со строгими указаниями Никоры, девушка старалась не обременять меня своим обществом. Если признаться, не могу сказать — радовало меня это или расстраивало. Особой любви я к ней не испытывал, но иногда хотелось чуть больше нежности. Но это все потом, когда придет весна, запоют птички и всякое такое, а пока нужно работать и заниматься.

Так уж сложилось, что и моя собственная душа, и тело Герда Марана были убежденными совами. Поэтому все поползновения Курата по вытаскиванию моей тушки на тренировки ни свет ни заря натыкались на барское и категоричное «нет». Так что, вы думаете, сделал этот гад? Он просто перенес место утренних занятий казаков под окна моей спальни. И теперь вопли тренирующихся казаков вырывали меня из сна не хуже будильника.

Дернув за веревочку, которая вторым концом крепилась к колокольчику в кухне, я вызвал служанок — каюсь, появились у меня барские замашки. Явились обе: и вечно смущающаяся Уфила, и хохотушка Дирата. Зная мои привычки, девушки притащили с собой по ведерку теплой воды. Сотворить здесь нормальный душ так и не удалось, получилось лишь его жалкое подобие. В маленькой комнатушке рядом со спальней на высокой деревянной раме была закреплена кадка на два ведра. В днище кадки торчало медное подобие насадки для душа. Наверх этой конструкции вела удобная лесенка, на которую и забралась более шустрая Дирата.

После моей команды девушка вылила в кадку подаваемые подругой ведра. Вот так я и мылся по утрам. Весь процесс проходил за занавеской, и я в очередной раз улыбнулся, слушая приглушенную шумом воды возню: Дирата, как всегда, рвалась потереть господину барону спинку, а моя Уфила всеми силами противодействовала этому верноподданническому порыву.