Правдивый ложью - Валерий Елманов Страница 8

Но нельзя.

Кто еще участвовал в заговоре против Дмитрия, я не помнил, но этот был точно, причем одним из заводил.

Он и Голицын.

А учитывая, что последний, можно сказать, без пяти минут покойник, получалось, что Василия Ивановича трогать нельзя – эта зараза должна выполнить свое гнусное дело, а уж потом я с ним рассчитаюсь.

– Прямо сейчас отпускать? – педантично уточнил Зомме.

– Перебьется, – буркнул я. – Вначале прогуляется с нами до Царева места. Ему к вранью не привыкать, вот и пускай освящает своим присутствием грамоту Дмитрия.

Зомме кивнул и смущенно добавил:

– Тебе бы утереться, княже, а то эвон – половина рожи в крови.

Я удивленно провел рукой по лицу и, недоумевая, уставился на темно-красную ладонь. Странно, когда это я успел пораниться и где? Но тут же вспомнил – Квентин.

Поискал взглядом рукомойник и уже шагнул было к нему, но передумал и не стал умываться.

– Это кровь священная, – мрачно пояснил я. – К тому же думается, что разговор с боярами в таком виде пройдет куда доходчивее… Их как, уже развели по горницам?

– Все, как ты и сказал, наверху, и каждый наособицу, – подтвердил Христиер и смущенно добавил: – Грязновато там.

– Ничего, – кивнул я. – Грязным душам не привыкать, так что там им самое место.

Однако прежде чем идти туда, ненадолго задержался, чтобы поглядеть на Шуйского. Все-таки будущий царь, который – кто знает, как оно дальше сложится, – еще может напялить на свою голову шапку Мономаха.

Честно говоря, вид его меня не впечатлил. Понимаю, что правители бывают разные. Достаточно взять клички, которые давали некоторым королям Европы – тут тебе и Заика, и Шепелявый, и Лысый, и Толстый…

Словом, всякой твари по паре.

Но то убогая Европа, а у нас как-то в ходу больше были иные прозвища, и куда приличнее – Мудрый, Невский, Донской, Храбрый, Удалой и прочие, а здесь…

Иначе как плюгавым я бы лично этого старикашку, который жалко щурил подслеповатые глаза, не назвал. По-моему, Русь не заслуживала на царском троне такого сокровища, как этот приземистый, изможденный, сгорбленный мужичонка с большим ртом и реденькой бородкой.

Ну ладно внешность – ее не выбирают. Но он и своим поведением вызывал одно лишь отвращение.

Глядя на его заискивающие, подобострастные манеры, мне почему-то так сильно захотелось вывести его на Пожар не для «освящения присутствием», а вместе со всеми обвиняемыми, что я еле удержался от искушения дать соответствующую команду.

Кстати, любопытно, а чего это он тут, а не в Серпухове?

Но его ответ на мой вопрос прозвучал вполне естественно.

– Хвораю я, – сокрушенно пояснил он. – Вовсе болести обуяли. Не чаю, месяц хошь един проживу еще ай как. – И с опаской покосился на мою саблю, жалко улыбаясь и робко моргая крохотными слезящимися глазками.

На все мои суровые требования насчет участия в предстоящей процессии он тоже почти не возражал, лишь разок заикнувшись насчет старческой немочи и преклонных лет.

Пришлось прозрачно намекнуть на славный и богатый ассортимент хороших лекарств, оставленных мне по наследству главой Аптечного приказа боярином Семеном Никитичем Годуновым.

– И неподалеку совсем, – невозмутимо заметил я, – в Константино-Еленинской башне. Там же и лекари добрые имеются. Так как – туда или на Царево место?

Правильный выбор он сделал практически сразу, тут же принявшись многословно пояснять, что он совсем не то имел в виду и я его неправильно понял.

Что ж, теперь ясно, почему этого дяденьку с плюгавой внешностью и подобострастными манерами никто всерьез не воспринимал в качестве возможного конкурента кому бы то ни было.

Не знай я истории, пусть в крайне ограниченном объеме, но тем не менее тоже решил бы, что Василий Иванович – один из самых безобидных.

Одно хорошо: пока я изъяснялся с ним, то по ассоциации с этим стариком мне припомнился иной, по фамилии Годунов. Семен Никитич, правда, выглядел куда симпатичнее, но по характеру – аналогичная сволочь.

Не то чтобы я жаждал отомстить…

Получалось скорее уж напротив – как раз в Переславле-Залесском с ним расправятся очень быстро, только не помню как, а этот мерзавец был мне еще нужен. Глава тайного сыска – это фигура с такими связями, пренебрегать которыми не следовало.

Придется за ним послать.

И тут же в памяти всплыло еще одно имя, которое не раз поминал Дмитрий.

Отец Никодим.

Этот монах, насколько мне помнится, жил в Чудовом монастыре, который совсем рядом, так что тут проблем не будет, а потому оставим на завтра – раньше я им заняться не успею, да и продумать надо все как следует…

Последнее, о чем я распорядился, так это послал человека в приказы с требованием доставить письменные принадлежности в каждую из комнат, где сидели пленные бояре и Сутупов.

Исключение – та, где находился Бельский. Ему они не понадобятся.

А развели их, совсем как семью Годуновых этим утром, по комнатам дворни на втором этаже специально, выполняя мой приказ.

Для них, как я понимаю, такое было куда унизительнее, чем даже подвалы. Там-то вроде как узилище, то есть для пленного вполне приемлемо, а вот помещение для холопов – унижение.

И не то чтобы я норовил как-то оскорбить лишний раз. Скорее, дать понять, что раз с их титулами и званиями не считаются до такой степени, то костлявая не просто поблизости. Она уже замахнулась своей косой, и теперь только князь Мак-Альпин может остановить ее… если захочет.

Вначале я решил зайти в первую же попавшуюся комнату на втором этаже – плевать, кто именно в ней находится, но затем переиначил. Поначалу надо ломать самого упертого, а то потом может не хватить терпения, так что первый, к кому я заглянул в гости, был Голицын.

Я не особо церемонился. Многозначительно усмехаясь, я подошел к нему, неспешно извлек свой нож, отчего он беспокойно заерзал на лавке, и… разрезал веревки, стягивающие его руки.

Пока он с наслаждением разминал запястья, я коротко изложил свое деловое предложение, которое заключалось в следующем. Хоть он и заслуживает в моих глазах смертной казни, но я отменю ее. Разве что выведу на Пожар, вот и все, а там уж как народ…

Но взамен он должен быстренько написать покаянную грамоту, в которой объявляет, что вся сегодняшняя история – его личная инициатива, затеянная, дабы рассорить государя с его народом, ибо на самом деле тот вовсе не приказывал убивать Годуновых.

Поначалу он наотрез отказался, мол, я и так ничего не посмею с ним сделать.

Наивный.

Да у меня за одного Квентина такой должок, что в счет его уплаты можно на клочки порезать. А ведь есть еще Архипушка и отец Антоний. Это означает, что клочки будут мелкими.