Дорога войны - Валерий Большаков Страница 8

— «Златая цепь на дубе том…» — продекламировал сын Тиндара.

Германец сделал мощный выпад, достаточный, чтобы вышибить дверь. Левый меч Искандера отбил батавский клинок, а правый поразил гастилиария в бок. Батав грузно опустился на пол, с детским изумлением глядя на кровавый фонтанчик, пачкающий штаны.

— Рана, конечно, болезненная, — прокомментировал эллин, бывший хирург и завполиклиникой, — но не смертельная. Жить будешь!

Два батава сцепились с Гефестаем и Эдиком, третий прыгал за их спинами, норовя достать преторианцев через головы друзей. Четвертый, шарахнувшись от Искандера, возник перед Сергием, держа в правой руке меч, а в левой — нож, размерами не уступающий акинаку.

Роксолан отшагнул, подпуская батава поближе. Кровь, разбавленная фалерном, бурлила, требуя предать варвара смерти. Германский меч просвистел в воздухе сверкающей дугой, справа налево, и неторопливые движения Лобанова мгновенно набрали скорость. Он перекинул акинак в левую ладонь и сделал резкий выпад, накалывая батава между ребер. Гастилиарий взревел, отмахивая мечом наискосок, полосуя воздух ножом.

Сергий ударил ногой, перешибая батаву левую руку в запястье. Та изогнулась не поздорову, а нож отлетел к стене. До Роксолана донеслись громкие причитания хозяина таверны, с ужасом наблюдающего за тем, как приходит в негодность его собственность.

— Может, хватит? — спросил Сергий батава.

Тот набычился только — и попер в атаку. Теперь германец стал осторожнее, не делал широких замахов, брал не силой, а умением. Нападал и тут же отскакивал.

Лобанов отступил к накрытому столу и спросил:

— Выпьешь?

Голубые северные глаза выразили озадаченность, но руки продолжали орудовать мечом.

— Ну, не хочешь, как хочешь…

Сергий поймал германский меч в верхнем блоке, задержал и ударил ногой, целясь батаву в брюхо. Германец хэкнул, отлетая к стене.

— А я выпью.

Лобанов подцепил свою чашу и сделал глоток. Это демонстративное пренебрежение к противнику просто взбесило батава. Гастилиарий зарычал и оттолкнулся от стены, взмахивая мечом.

Прихватив с блюда кусочек сальца, Сергий кинул его в рот и тут же согнулся, опускаясь на колено, — батавский клинок прогудел поверху. Роксолан тотчас выпрямился, и акинак вошел германцу в бочину. Можно было довести удар до конца — до сердца, но зачем превращать приличную драку в пошлое мочилово?

— Торопиться надо при поносе, — наставительно сказал Лобанов, — и при ловле блох!

Он выдернул меч и шагнул в сторону, дабы сомлевший батав не повалил его. Сощурившись, Сергий огляделся. Искандер больше не дрался — сидел на скамье, опираясь на оба меча, и наблюдал за Гефестаем. Тот, отобрав клинок у своего противника, вразумлял германца кулаком. А кулачок у кушана был — что твоя гиря.

— Не балуй, — приговаривал Гефестай, охаживая батава то с левой, то с правой. — Так себя хорошие мальчики не ведут! Доходит?

— А твой где? — поинтересовался Сергий у Эдика.

— А мой самый умный! — радостно ответил Чанба. — Сбёг, зараза!

— Он не зараза, — поправил его Искандер, — он только разносчик. И надо говорить не «сбег», а «сбежал».

— Хватит, — сказал Лобанов Гефестаю, — товарищ уже проникся.

— Ага, — согласился сын Ярная, — да я, в принципе, наигрался уже…

Он отпустил «товарища», и тот выстелился на полу, раскидывая немытые конечности.

— Уходим, — решил Сергий, — а то как бы «самый умный» дружков не привел.

Эдик прихватил недопитое вино, Гефестай сгреб недоеденную закуску — и они ушли.

Ресторатор, дрожащий как в ознобе, с тоскою оглядел истекающих кровью батавов, ломаную мебель, битую посуду.

— O, Roma Dea! — простонал он, ломая руки.

А на улице, в исполнении квартета, грянула старинная легионерская песня:

Прячьте, мамы, дочерей,

Мы ведем к вам лысого развратника!