Войны крови. Черный потоп - Борис Орлов Страница 8

— А отомстить?

— Саша, да кому же он мстить-то должен? Разве что себе самому…

…В кабинете вице-президента банка царила привычная тишина, такая же, как и во многих других кабинетах громадного здания. Человек, сидевший за компьютером, что-то быстро просматривал на экране, сменяя файлы и сайты с почти невероятной скоростью. Со стороны могло показаться, что он просто гоняет одну картинку за другой, не утомляя глаз постоянным мельканием чередующихся изображений. Но так могло только показаться…

Человек за монитором внезапно прервал свое занятие и нажал кнопку селектора:

— Светлана? Вызови ко мне Мокина и Эпштейна. Сейчас…

…Через несколько минут в дверь осторожно постучали:

— Вызывали, Герман Моисеевич?

— Вызывал, вызывал. Проходите, присаживайтесь. Можете курить…

Задвигались стулья, звякнула пепельница.

— Светлана! Кофе…

Секретарша, блестящая и невыразимо хорошенькая, как и все секретарши, внесла чашку с кофе. Герман Моисеевич Шах отхлебнул и поинтересовался у пришедших:

— А что это у нас с кредитами? Как-то роста не прослеживается, а?..

Сидевшие перед начальником смущенно переглянулись, затем один из них — долговязый, худой, похожий на грустную птицу марабу Эпштейн, откашлявшись, произнес:

— Боюсь, что и не будет. У нас большие проблемы с кредитным отделом…

— Вот как? — Голос Шаха стал сладким, будто засахаренный мед — И почему же это так, Дмитрий Лейбович, позвольте узнать?

— Я уже сообщал вам, — Эпштейн-марабу погрустнел еще сильнее, — что с нашими… кхм… особенными сотрудниками начали происходить… э-э…

— На них была настоящая охота, Герман Моисеевич, — сообщил второй приглашенный, плечистый здоровяк Мокин. — И вчера погиб последний. Отчет я вам сегодня с утра переслал.

— Отчет, говоришь? — Сладкий голос превратился в шипение разъяренной гадюки. — А разве я не приказывал тебе усилить охрану? Еще в первый раз, когда погиб первый уводень? А потом, когда эти скоты добрались до нашего уважаемого Дракутовича?..

— Виноват, Герман Моисеевич, — Мокин наклонил упрямую лобастую голову. — Но все дело в том, что они как будто знают и чувствуют, где конкретно находится особый груз. Вот вчера, — он поднял голову, стараясь, однако, не смотреть в глаза Шаху, — было две спецмашины. И из каждой вынесли по два контейнера. Абсолютно одинаковых.

— И что? — Теперь шипение напоминало уже не гадюку, а анаконду. — И что?

— Тремя выстрелами из винтовки крупного калибра был уничтожен именно тот контейнер, который был настоящим. — Предваряя естественный вопрос, Мокин добавил: — «Крот» исключается. Сотрудники в машинах ничего не знали. Даже если предположить, что кто-то знал, в какой машине следует специальный груз, угадать, в каком контейнере находится… какой контейнер будет вынут первым, а какой — вторым, было невозможно. Я могу предположить, что использование спецсотрудников уже не оправдает себя в полной мере. Против нас задействована СТРУКТУРА, и я могу предположить…

Он внезапно осекся и замер под немигающим взглядом Шаха, словно кролик перед удавом. Герман Моисеевич вдруг словно бы вырос, навис над Мокиным. Его глаза вспыхнули странным бордовым пламенем, он протянул руку и прикоснулся к груди человека. Несколько мгновений ничего не происходило, но потом…

Мокин изменялся. Казалось, будто человек сдувался, словно воздушный шарик. Глаза его вывалились из орбит, рот приоткрылся, а все тело била мелкая дрожь. Кожа посерела, на лице обозначились желваки, а еще через минуту он грузно осел на пол кабинета.

Шах вышел из-за стола, ткнул носком ботинка лежащего, затем обернулся к Эпштейну:

— Можешь присоединиться. Тут еще осталось достаточно…

…Когда с трапезой было покончено и покойника увезли с диагнозом «острая сердечная недостаточность», оба вампира переглянулись. Для них не составляло труда поддерживать человеческие личины, ведь один из них был высшим, а второй скоро должен был стать таковым…

— Его уже давно нужно было заменить, — произнес Шах. Говорил он не по-русски, да и вообще — ни на одном из человеческих языков. — Эти бараны не годятся ни на что, кроме пищи. Службу безопасности возглавишь ты, Эпхгезеодебразан. И первое, что ты сделаешь, — найдешь тех, кто погубил наших сирен. [1]Найдешь и приведешь их ко мне. Вместе с семьями…

…«Осторожно, двери закрываются. Следующая станция — Площадь Мужества». Вагон медленно тронулся, стал набирать ход. Сашка стоял у неоткрывающихся дверей, прикрыв глаза, словно бы дремал стоя. У его ног свернулся Вауыгрр. Со стороны они выглядели, как хозяин с собакой, возвращающиеся после прогулки за город или в каком-нибудь из многочисленных парков Северной столицы. Но это впечатление было ошибочным. Между охотниками шел быстрый разговор:

«У двери с краю».

«Направо или налево?»

«Вроде, налево…»

«Подожди, сейчас схожу, проверю…»

Волк лениво, совершенно по-собачьи, поднялся и неторопливо потопал в дальний конец вагона. Его черный шевровый нос, торчащий из кожаного намордника, уткнулся в пол. Вауыгрр неспешно поворачивал головой туда-сюда, словно искал кого-то. Делать это он старался как можно забавнее и в награду за свое мастерство уже услышал несколько смешков.

Вид собаки, пусть крупной, но с уморительной серьезностью ищущей что-то в вагоне метро, настроил пассажиров на благодушный лад. У некоторых в руках уже появились недорогие конфеты, которыми попутчики готовились угостить потешного пса, а кое-кто уже робко протягивал руку и пробовал погладить симпатичного кобеля, тычущего свой нос куда ни попадя…

«Здесь!» — Вауыгрр уселся на пол и доверчиво положил голову на колени очень красивому пареньку — чуть ли не двойнику известного голливудского актера, — с отсутствующим видом слушавшему плеер. Тот вздрогнул, посмотрел на волка и, как ни странно, успокоился. Даже попытался почесать волка за ухом.

— Ох, извини, братан, — Сашка подошел к пареньку и забрал Вауыгрра, оттащив за ошейник. — Чего-то я устал, вот и недосмотрел за зверем…

— Забей, — махнул рукой юный любитель музыки. — Он же не укусил, ничего…

— Да он и не кусается.

Охотник сел на освободившееся место рядом с богато одетым красавчиком-меломаном, достал из кармана небольшой камушек с дыркой, повертел его в руках, на мгновение приложил к лицу:

— Слышь, а ты по чему прикалываешься?

— Да я кислотник по жизни. А так… — Тут паренек увидел у Сашки провода от наушников. — А ты чего?..