Волки Кальи - Стивен Кинг Страница 8

— Я не говорю, что это хорошо, — Нейл начал крутитьсомбреро, — но мы должны смотреть в лицо реальности. Они не берут всех детей.Вот моя дочь Джорджина, умная, веселая, шустрая…

— Да, а твой сын Джордж — пустоголовый здоровяк, — прервалего Бен Слайтман. Он работал на ранчо у Эйзенхарта, своей фермы у него не было,но дураков он на дух не переносил. Бен снял очки протер их банданой, вернул напереносицу. — Я видел, что он сидел на ступенях магазина, когда проезжал поулице. Он и еще несколько пустоголовых…

— Но…

— Я знаю, — вновь Слайтман не дал ему договорить. — Этотрудное решение. Возможно, несколько пустоголовых лучше, чем общая смерть, — онпомолчал. — Или ситуация, когда они забирали бы всех детей, а не половину.

И Слайтман сел под крики: «Дело говорит» и «Спасибо, сэй».

— Они никогда не оставляли нас без всего, — заговорил ещеодин мелкий фермер, земли которого находилась к западу от жилища Тиана, уграницы Кальи. Его звали Луис Хейкокс, и в голосе слышалась горечь. А в улыбке,которая изгибала губы под усами, напрочь отсутствовала веселость. — Мы не будемубивать наших детей, — он посмотрел на Мэнни. — При всем уважении к вам,господа, я не верю, что даже вы сподобитесь на такое, когда придется от словпереходить к делу. Во всяком случае, если и сподобитесь, то не все. Мы не можемсобрать пожитки и двинуться на запад, или в любом другом направлении, потомучто тогда придется оставить наши фермы. Волки их сожгут, это точно, а потом всеравно придут за нашими детьми. Они им нужны, уж не знаю почему.

Все всегда сводится к одному: мы — фермеры, большинство изнас. Мы сильные, когда имеем дело с землей, слабые, когда нет. У меня двоедетей, им по четыре года, я люблю их обоих, и сердце обливается кровью примысли о том, что одного придется потерять. Но я отдам одного, чтобы сохранитьвторого. И ферму, — вокруг одобрительно зашептались. — А какое другое решениемы можем принять? Я скажу так: злить Волков — худшая из ошибок, которые мыможем допустить. Если, конечно, мы не сможем дать им бой. Если сможем, я толькоза. Но я просто ума не приложу, что мы им противопоставим?

Тиан чувствовал, как от каждого слова Хейкокса у негосжимается сердце. Этот человек просто выбивал почву у него из-под ног. Боги иЧеловек-Иисус!

Со скамьи поднялся Уэйн Оуверхолсер, самый процветающийфермер Кальи Брин Стерджис, доказательством чего служил внушительный живот.

— Выслушайте меня, прошу вас.

— Мы говорим, спасибо, сэй, — пробормотали они.

— Скажу вам, что мы должны сделать, — он огляделся. — То жесамое, что делали всегда. Кто-нибудь из вас хочет предложить сразиться сВолками? Есть среди нас сумасшедшие? Чем будем сражаться? Камнями и копьями?Несколькими луками и винтовками? Таким вот заржавленными, как у него? — онткнул пальцем в Эйзенхарта. — Думаю, во всей Калье мы наберем штуки четыре.

— Не надо смеяться над моей железной стрелялкой, сынок, —ответил Эйзенхарт, но с грустной улыбкой.

— Они придут и возьмут наших детей, — вновь Уэйн Оуверхолсеробвел взглядом сидящих в зале мужчин. — Некоторых из них. А потом оставят нас впокое на целое поколение. А то и дольше. Так есть, так было, я говорю, нельзя ипытаться что-либо изменить.

Многие, похоже, не согласились с Оуверхолсером, но онподождал, пока ропот смолкнет.

— Двадцать три года или двадцать четыре, особой разницы нет,— продолжил он, когда установилась тишина. — В любом случае это долгий период.Долгий период мира. Возможно, вы кое-что забыли, друзья. К примеру, что дети, впринципе, та же пшеница или кукуруза. Бог пошлет новых. Я знаю, смириться сэтим трудно, но так мы жили и так должны жить.

Тиан не стал ждать ответной реакции. Чем дальше они уходилипо этой дороге, тем меньше оставалось у него шансов на то, что удастся ихразвернуть. Он поднял перышко опопанакса и воскликнул: «Послушайте, что яскажу! Послушайте меня, прошу вас!»

— Мы говорим, спасибо, сэй, — откликнулись мужчины.Оверхостер недоверчиво смотрел на него.

«И ты прав в том, что так смотришь на меня, — подумалфермер. — Потому что я сыт по горло этим трусливым здравым смыслом».

— Уэйн Оуверхолсер — умный человек, человек, добившийсямногого, — начал Тиан, — и по этим причинам мне не хочется спорить с ним. Естьи еще одна причина: по возрасту он мог бы быть мне отцом.

— А ты уверен, что он не твой отец? — крикнул Росситер,единственный наемный работник Гарретта Стронга. Конечно же. Все засмеялись,даже Оуверхолсер улыбнулся шутке.

— Сынок, если ты не хочешь спорить со мной, так и не спорь,— заметил Оуверхолсер. Он продолжал улыбаться, но только ртом.

— Но я должен, — Тиан начал прохаживаться перед рядамискамей. В его руке мерно покачивалось ржаво-красное перышко опопанаса. Тиан чутьвозвысил голос, чтобы все поняли, что теперь он говорит не только с крупнымфермером.

— Я должен, потому что сэй Оуверхолсер достаточно старый,чтобы быть мне отцом. Его дети выросли, как вы все знаете, и, насколько мнеизвестно, их было всего двое, одна девочка и один мальчик, — он выдержалтеатральную паузу, а потом нанес удар. — Родившиеся через два года, — другимисловами, по одному. То есть недоступные для Волков. Произносить этих слов нетребовалось. Все и так поняли. И зашептались.

Оуверхолсер густо покраснел.

— Зачем ты это сказал? Я говорил в общем, независимо оттого, сколько детей рождается сразу, один или двое! Дай мне перышко, Джеффордс.Мне еще есть, что сказать.

Но сапоги начали барабанить по полу, все сильнее и сильнее.Оуверхолсер сердито огляделся, из красного стал багровым.

— Я говорю! — взревел он. — Или вы не хотите меня слушать,спрашиваю я вас?

В ответ раздалось: «Нет», «Не теперь», «Перышко уДжаффордса», «Садись и слушай». Тиан понял, Оуверхолсер познает на собственномопыте, пусть и поздновато, что в глубине души самых богатых и самых удачливых вдеревне не любят. Эти менее удачливые и менее хитрые (в большинстве случаевпервое шло рука об руку со вторым) могли снимать шляпу, когда богатые проезжалимимо на телеге или в двуколке, могли послать зарезанную свинью или теленка взнак благодарности за помощь, которую оказывали наемные работники богача припостройке дома или амбара, богатым могли аплодировать на общем собрании в концегода за покупку пианино, которое теперь стояло в Павильоне. А вот теперьмужчины Кальи с радостью выбивали сапогами дробь по деревянному полу, пользуясьслучаем «опустить» Оуверхолсера.

Оуверхолсер, не привыкший к такому обращению, более того,ошеломленный случившимся, предпринял еще одну попытку.