Лебедь Белая - Олег Велесов Страница 8

Но знал он не только меня.

– Малютушка, голубь мой сизокрылый! Доброго тебе здоровьишка, долгих лет жизни! – услышала я его ноющий голос.

– И тебе по добру, ромей Марк Фурий. По что пожаловал?

Дядька Малюта отвечал спокойно, будто и не был встревожен пришествием всей этой разбойной дружины. Но я-то знаю, что он встревожился, ибо видела снизу, как он наложил ладонь на рукоять меча и сжал её, аж костяшки побелели. Точно вам говорю – встревожился!

– Как же, Малютушка, – вновь подал голос грек, – или ты забыл уговор наш? А где воевода Гореславушка? Деньги я ему передал, теперь хотелось бы товар получить.

– Воевода Гореслав не вернулся. Я думал, он с тобой, ромей.

– Со мной? – я прям почуяла, как грек этот засуетился, оглядываясь. – Нет, Малютушка, путаешь ты что-то. Воевода ваш был у меня утром, взял деньги и ушёл. Я ждал, ждал, когда вы девку мне пришлёте – не дождался. Вот, сам пожаловал. Где же она, моя горлица?

У меня внутри всё так и обмерло. Так это они для него меня воровали? Господине мой Сварог, чем же я так провинилась пред тобой, за что наказание мне это? Уж не я ли славила тебя, не я ли пела тебе гимны Бояновы? Неужто слава моя не дошла ушей твоих, неужто стороною минула…

Мне захотелось выругаться.

– Ты что, дядька Малюта, отдашь меня этому греку? – зашипела я змеёю и пребольно ущипнула его за лодыжку. И тут же получила по загривку. Это чтоб молчала, значит, и не дёргалась.

– Девка у нас. Вернётся воевода, решим твоё дело, а пока будь гостем, присаживайся к костру, отведай пищи нашей.

И то верно. Гостя перво-наперво надо накормить, напоить, чтоб он, бедный, напрочь забыл, зачем пришёл. У нас отказаться от угощения – смертная обида. Не хочешь есть – не ешь, но отведать-то можно. Не со зла же предлагают. Грек отказался.

– Некогда мне, Малютушка, дела, знаешь ли. Князюшка киевский в гости звал. Просто отдай девку, да и разойдёмся по-хорошему.

Дядька Малюта покачал головой. Нет, не собирался он меня отдавать… бесплатно, во всяком случае. Ну и то ладно.

– Так дела не делаются, ромей. Воевода не вернулся…

– Ах, он окаянный! Неужто бросил вас и сбежал с деньгами? Вот ведь изверг! Погоню отрядили?

А вот за такие слова можно и языка лишиться, вместе с головой. Ни одна дружина не позволит срамить своего воеводу, если только воевода честью меч держит. Мои разбойники воеводу Гореслава любили. Не знаю уж за что, по мне так хуже его никого в целом свете нет, разве ещё грек этот, – но они его любили.

– Ты говори, ромей, да не заговаривайся, – голос дядьки Малюты посуровел. – Может на ромейской стороне и принято добрых людей за глаза порочить, а у нас за такое на Божий Суд тянут.

Грек не испугался. Даром что ли он с собой такую свору привёл?

– Да хоть как назови его, Малютушка, но раз деньги получил – товар отдай. Такова уж, разлюбезный мой, мировая практика. Или ты не веришь, что деньги я воеводе твоему отдал?

Не знаю как дядька Малюта, но лично я не верила. Зажулил денюжки, жучара! Обсчитал, видать, воеводу. Он и в тот раз, когда я его в дверь ринула, слугу присылал, чтоб подарки забрать. Жадюга он. Подарки я, конечно, не возвернула – своего я никому не отдам. А что? Полное право имела. Подарки-то уже мои. Так чего он их назад требует?

– Не трать слов понапрасну, ромей. Вернётся воевода – узнаем. – Дядька Малюта тоже ему не поверил. Умничка. Если ещё и в шею погонит, вообще замечательно будет.

– Ай-я-яй, Малютушка. Не веришь мне? Нехорошо… Нехорошо обижать честного купца чёрным недоверием. У нас в Константинополе так не поступают.

Любопытство – враг мой. От бабки своей я слышала, что Константинополь – город ромеев. Назван он так в честь великого ромея Константина, позволившего другим ромеям верить в нового бога. Уж не знаю, что тут такого особого, у нас всегда верят в тех богов, к которым душа тянется, никакого позволения не требуется, но ромеи за это разрешение посчитали своего Константина великим. Ну и бог с ними, с ромеями этими, пусть кого хотят великими считают. Я вообще к тому, что бабка опять же сказывала, что есть город Царьград, а это уже город грецкий. Мой грек, когда в тот раз был, говорил, что родом он из Царьграда. А теперь говорит, что из Константинополя. Я чего-то не понимаю – откуда же он всё-таки?

Я не выдержала и опять высунулась из-за борта.

– Дядька Малюта, так он грек или ромей?

И получила очередной подзатыльник. Ага, значит ромей.

– А кто это там за бортом прячется? – радостно возопил Фурий. – Уж не моя ли ненаглядная, звёздочка небесная?

Это он про меня так – звёздочка? Ха, тоже мне звездочёт нашёлся.

– Эй, ромей! – закричала я. Нечто я молчать буду? – Так это я тебя из родительской избы выкинула? Опять полетать вздумал, сокол ты мой ясный?

Я хорошо сказала, потому как наши разбойники засмеялись, даже дядька Малюта хмыкнул в бороду. Только вот ромею слова мои пришлись не по вкусу, ибо он сразу начал грозить мне пальцем.

– У-у-у, балаболка! Погоди, попадёшься мне в руки, по-другому запоёшь!

– Обещалась лиса в борть забраться, да морда не пролезла! – не задержалась я с ответом.

Ромей покривился, но продолжать со мной перепалку не стал. Вместо этого он снова обратился к дядьке Малюте:

– Последний раз спрашиваю, Малютушка: отдашь девку? Или мне силой её брать?

Евойные разбойники при этих словах подобрались и шагнули вперёд, вынимая оружье. Ромей быстренько юркнул за их спины, и уже оттуда победоносно выкрикнул:

– Подумай, Малютушка! Хорошенько подумай! Стоит ли девка того, чтоб кровь за неё лить?

Вот ведь змеёныш! Чего я стою, а чего нет – не ему, жадюге, решать. Не он меня похищал и не он со мною три дня кряду мучился. Пусть сначала возьмёт меня, подержит на цепи, послушает, кто он есть на самом деле, а потом рассуждает.

Дядька Малюта был того же мнения.

– Ты, ромей, привык силой всё решать, да только не во всём на силу положиться можно.

Я так поняла, что этими словами он сказал ромею своё гордое мужское «нет»! Ромеевы разбойники тоже так подумали. Они не стали ждать, когда ромей крикнет «взять», и без команды ринулись в сечу. Мои не растерялись и встретили их мечами и боевыми топорами. Время разговоров прошло.

Я замерла…

Нет ничего красивого в том, когда мужи меж собой ратятся. Не для женских глаз такое зрелище. Это раньше я представляла себе, когда бабушка басни сказывала, как сходятся богатыри стенка на стенку, как звенят мечи, искры пыхают, пот со лба слетает… Может что и слетает, да только не пот!

Сколько же злобы на этих лицах. Это даже не маски – звериный оскал. Я увидела, как упал Метелица. Черноволосый угр похожий на медведя ударил его топором – и будто внутри что оборвалось… Никогда я не видела смерть так близко – глупую, навязанную. Может, искусница Макошь и выткала каждому свою нить-дорогу, но всякий воин под властью Перуна ходит, и только Перун решает: обрубить эту нить или дальше позволить ей виться. Метелица не вскрикнул, а если и вскрикнул, так за лязгом железа я крика не услышала.