Красавица и Чудовище. Сила любви  - Элизабет Рудник Страница 8

Сверкнула молния, озарив лес жутким белым светом. В следующее мгновение подул ветер, над дорогой взметнулись сухие листья, и Филипп, бежавший нервной трусцой, боязливо прижал уши. Еще через секунду в небесах грянул гром, и глаза коня округлились, он замотал головой и закусил удила.

Сидевшему на ко́злах повозки Морису показалось, что конь словно говорит: «Давай повернем обратно, пока не поздно». Однако старый мастер понимал, что уже слишком поздно. Они заплутали в чаще, которую местные жители называли «темным лесом». Про эту чащобу ходили зловещие слухи. Одни поговаривали, будто здесь живут ведьмы, другие божились, мол, тут бегают стаи волков, причем эти твари поумнее иных людей. Третьи и вовсе утверждали, дескать, здешние деревья умеют говорить. В таком местечке запросто могут померещиться злобные, горящие глаза, неотрывно следящие за одиноким путником. И уж точно никому не захочется плутать здесь, да еще в бурю.

– Возможно, на том перекрестке мне следовало повернуть направо, старина, – пробормотал Морис, сжимая трясущимися руками поводья. Небо разрезала надвое еще одна молния. – А может, мне следует перестать делать вид, будто мой конь меня понимает.

Снова сверкнула молния, только на этот раз совсем рядом с Морисом и Филиппом. В повозку она не попала, а вот старому корявому дереву повезло меньше: молния расколола его надвое. Одна половина ствола рухнула на дорогу, прямо перед Филиппом, другая половина упала в другую сторону. Приглядевшись, Морис заметил, что вторая половина дерева рухнула рядом с узкой, едва заметной тропинкой.

Морис быстро огляделся по сторонам, раздумывая, что делать. Голос разума вопил, что следует продолжать путь по дороге, но другая, крохотная часть его сознания подсказывала, что дальше никак не проехать, во всяком случае не сегодня ночью. Ему не перетащить Филиппа с повозкой через упавшее дерево, да и самому через него не перелезть. Вздохнув, он дернул поводья, направляя коня к тропинке.

– Все будет хорошо, Филипп, – пробормотал мастер, и конь нервно заржал. «Надеюсь», – добавил он про себя.

Они медленно двигались по тропе, забираясь все дальше и дальше в лес, и Морис нервничал все сильнее. Погода, и без того паршивая, совсем испортилась, причем как-то странно. Несмотря на летнюю пору, с неба начал медленно падать снег, припорошив плащ старика и выбелив коричневую шкуру Филиппа. Вдобавок установилось зловещее безмолвие. Раскаты грома стихли, и вскоре лесную тишину нарушал только перестук копыт Филиппа.

А потом раздался жуткий вой.

В следующий миг из кустов выскочил огромный белый волк, лишь самую малость разминувшись с повозкой. Оглянувшись, Морис увидел целую стаю.

– Вперед, Филипп! – закричал он, с размаху хлопая вожжами по конской спине. – Скорее!

Он мог бы и не подстегивать коня: тот помчался бешеным галопом. Однако от резкого движения старая, ветхая повозка не выдержала; она заходила ходуном, упряжь ослабла, и тележка накренилась.

Морис отчаянно закричал, повозка перевернулась, а сам он взлетел вверх. Он слышал жалобный треск и позвякивание – это разбивались драгоценные музыкальные шкатулки, – а также кровожадное завывание волков. Морис понял, что сейчас упадет и погибнет. Однако в следующий миг падение вдруг прекратилось, и мастер, поглядев вверх, понял, что зацепился за ветку дерева и теперь беспомощно на ней висит.

Тем временем Филипп стряхнул с себя остатки кожаной сбруи и, лягнув задними ногами, свалил одного волка. Увидев, что хозяин висит под деревом, конь подбежал к нему и остановился. Не теряя ни секунды, Морис извернулся, высвободился и упал прямо на конскую спину. Потом закричал «н-но!» и ударил Филиппа пятками по бокам.

Они поскакали через лес; Морис изо всех сил цеплялся за гриву коня. Волки преследовали ускользающую добычу, их глаза бешено сверкали, пасти открылись, обнажив острые зубы.

Тут Морису показалось, что он краем глаза заметил какой-то проблеск. Нежели это постройка… безопасная гавань в этом Богом забытом месте? В следующий миг стало ясно, что ему не померещилось: впереди выросли ворота, огромные, украшенные кованым узором, обледеневшие. Стоило коню и всаднику к ним приблизиться, как створки слегка приоткрылись. Филипп скакнул внутрь, и створки ворот снова закрылись, едва не прищемив конский хвост. Волчий вой вдруг сменился испуганным потявкиванием, и хищники убежали.

Если бы Морис только что не спасся от стаи волков, он, вероятно, озадачился бы их поспешным бегством и тем фактом, что ворота открылись и закрылись сами собой. Возможно, он даже задался бы вопросом: как мог такой огромный, богато украшенный замок возникнуть словно из ниоткуда? Однако Морис обо всем этом не подумал. Вместо этого он снова стукнул Филиппа пятками по бокам и поехал к замку и его обитателям.

На своем веку Морис повидал немало величественных строений, в конце концов большую часть жизни он прожил в Париже, над которым возвышаются великолепные здания. Он разбирался в архитектуре, ценил ее красоту и, сам будучи художником, восхищался мастерами, способными воплотить свои идеи в реальность. Однако все увиденное им в Париже не шло ни в какое сравнение с тем, что он лицезрел сейчас.

Большие замковые башни вздымались в небо, словно бросая вызов земному притяжению. Стены были сложены из серого камня, так что казалось, что замок вырастает прямо из земли. Дорога, по которой трусил Филипп, на поверку оказалась длинным мостом, протянувшимся над замерзшим рвом и ведущим прямо к парадному входу. Справа от огромных дверей шла широкая колоннада. К удивлению Мориса, за колоннами росли, невзирая на холод, прекрасные розовые кусты, на которых цвели белоснежные розы.

Морис почувствовал укол страха. Розы посреди зимы? Где это видано? Однако страх быстро прошел, стоило мастеру заметить просторную конюшню: ее дверь была открыта, а внутри горела лампа.

Подъехав к постройке, Морис спешился и завел Филиппа в конюшню. На пороге он помедлил и огляделся. Конюшня как конюшня, ничего примечательного.

– Вода, свежее сено, – пробормотал Морис, похлопывая коня по крупу. – Похоже, тебе здесь будет хорошо, старина. – Он обернулся и посмотрел во двор. – Отдыхай, а я пока засвидетельствую свое почтение хозяевам.