Паучья лапка - Владимир Перемолотов Страница 78

Он наваливался на них как кобель на суку — нагло, с полным сознанием собственной силы и превосходства.

— Римляне — сказал Гаврила. Кадык его часто задергался, словно он что-то пил. — Римляне… Братья во Христе…

— Зачем они? — спросил Избор. Времени у них не было, но все же несколько секунд можно было бы потратить на пустяки. Не вдаваясь в подробности, Гаврила ответил.

— Это остроголовые. За талисманом.

— Отдашь?

Избор вытащил меч, потом убрал его назад в ножны и стал натягивать тетиву. Лук тут был нужнее.

— В другой раз как-нибудь — туманно пообещал Гаврила, коснувшись груди.

Одним взглядом он окинул палубу и близкие башни журавлевского терема. На крышах еще продолжали толпиться дружинники и лучники еще не сняли тетивы с луков. Он подумал, что римляне явно поторопились, а потом поправил себя, что может быть и нет, если сами рассчитывали на помощь Круторога.

— Все будет как на море — посвистывая сквозь зубы сказал Гаврила. У него было лицо наперед все знающего человека.

— Сцепятся крюками, подтянут, потом резаться полезут.

Тень корабля скользила по земле далеко позади низ, а сам он уже нависал над их мачтой. Днище его было утыкано такими же серебряными гвоздями, как и у них.

— Чего я тут делаю? — спросил Избор у Гаврилы — Княжны нет, золото потерял… Остроголовых еще как поганок в лесу… Волшебство, что ли твое?

— Ханукка — напомнил Гаврила, выставляя наружу амулет.

— Да — сразу согласился Избор — Хаукка это хорошая причина, что бы болтаться тут вместе с вами.

Остроголовые были настолько уверенны в успехе, что даже не пускали стрел. Они действовали смело, даже нахально.

— Смелы больно. Видно про дурака нашего им не рассказывали…

Он обернулся посмотреть как Гы, похожий на увядший мак, сладко посапывает около мачты.

— Так ведь некому, наверное. Из тех, кто его в деле видел, в живых никого не осталось.

— В следующий раз — глубокомысленно сказал Исин — надо кого-нибудь оставлять..

— Вот и оставь. Следующий раз как раз сейчас.

Исин оглянулся на дурака. Тот как сидел около мачты, так и остался там, словно все происходящее его вовсе и не касалось. Мало того он спал не ведая о неприятностях.

— В морду бы ему дать — предложил Исин — чтоб разозлился… Или разбудить хотя бы..

— Буди — согласился Гаврила. — От тебя все одно проку никакого..

На Римском корабле забегали. Он еще находился выше их, и видеть они никого не могли, но топот ног и звон железа им был слышен преотлично.

— Кто его будить возьмется, тот в этом бою и первый покойник.

Корабль пронзил клуб дыма, что поднялся с княжеского двора. Гаврила вытер заслезившиеся глаза.

— Дым чуешь? Так вот те, кто горит, его тоже будить пробовали…

Если б Гы проснулся он чего-нибудь наверняка сделал бы. Только вот никто не смог бы поручиться с кем именно. То ли с остроголовыми, то ли с тем, кто его разбудил. Оставалось ждать такой любезности от остроголовых.

…Хоть Гаврила и обещал, получилось не совсем как на море. Скорее как в пещере. Не было только полумрака и журчания воды. Зато были веревки. Римский корабль разом обратился в медузу, сбросив их вниз, слвно ядовитые щупальца. Не прошло и мгновения, как по веревкам заскользили знакомые фигуры. Гаврила, стоявший рядом с Избором, с какой-то тоской в голосе сказал.

— Родни у них что ли не меряно? Сынов побили, так теперь братья в дело пошли, отцы…

— И деды — отозвался Избор увидев как с борта неприятельского судна свесилась чья-то седая борода.

— Это еще кто? — удивился Гаврила. Борода была длинной, ухоженной. Удивление вывело его из тоски. — Неужто и правда у них никого не осталось — дурак всех повыбил?

— Дойдет дело — разберемся… Кормщик, наверное…

— Сиди уж… Безрукий. Без тебя попробуем.

Гаврила поплевал на руки, покривился от боли и переложил меч в левую руку.

— Мне бы только туда забраться… Я со всеми там…

Конец веревки хлопнул его по лицу. Он отбросил ее.

— Как залезу — сразу расспрошу…

Римский корабль опускался все ниже и ниже. Избор поймал взгляд кормчего.

— Жить не расхотелось?

Тот молча качнул головой.

— Тогда слушай меня как отца родного! Замри!

Корабль встал. Остоголовые чуть проскочили вперед, но кормщик у них там, видно, был не из последних. Римское судно встало точно над ними. Тут же по спущенным веревкам заскользили войны в знакомых доспехах. Когда незваные гости миновали половину расстояния до них Избор только и ждавший этого ударил кормщика по плечу.

— Вверх!

Кормщик то ли не понял его с первого раза, то ли считая что, что у земли будет безопаснее, бросил корабль вниз. Словно рыба, соскальзывающая из одного потока, что бы попасть в другой корабль упал поближе к крышам, где еще толпились княжеские дружинники. Избора, совсем к этому не готового, шарахнуло о мачту. Гаврила покатился по палубе, сбив Доброго Шкелета.

Едва вскочив на ноги, Избор саданул кормщика по затылку.

— Вверх, крыса корабельная! Вверх! Нам теперь не князь, нам теперь Бог защитник!

Словно пузырь из болота корабль подскочил, задев бортом римский корабль. Остроголовые на веревках остались внизу, предоставленные своей судьбе, а стоявшие у ворота повалились на палубу. Избор не дал им подняться, всадив в каждого по стреле. К такому повороту остроголовые оказались не готовы, но сказалась выучка. Убитые остались на месте, раненый уполз за ворот и шерудил там от боли ногами, а на палубу выскочил с десяток остроголовых. Каждый из них нес здоровенный щит, прикрывавший его почти целиком. Кто-то скомандовал, и они сомкнулись, превратившись в маленькую подвижную крепость, еще со времен Цезаря называемой в римских войсках «черепахой». На миг раздвинув щиты они бросили кроткие копья. Гаврила зарычал, нагнетая в себя боевую злость, и бросился к борту, но Избор опередил его.

— Вниз, на сажень — скомандовал он. На этот раз кормщик выполнил все без запинки. Копья пролетели над палубой и канули во дворе княжеского терема.

— Вдоль борта! Прилипни к ним! Не давай им уйти.

Кормщик уже понял, что задумал Избор и, спустившись на сажень ниже, скользнул вдоль борта. Избор рубанул по первой веревке и снизу раздался злобно-отчаянный вопль. Гаврила и Добрый Шкелет подскочили к борту, замолотили мечами. Веревки лопались как струны, и за каждым певучим звуком раздавался человеческий крик. Римляне попытались оторваться от них, но кормщик ершом крутившийся у бортов успевал упредить их движения.

Сверху перестали бросать копья и начали забрасывать их крюками на веревках.