Юся и эльф. Все любят котиков - Екатерина Лесина Страница 70

Краш кивнул.

Как-то рассеянно.

Не отвлекаемся. Кладбище и могилка… разрытая… и дурацкая шутка, когда в плечи тычут, в могилку эту сбрасывая. И дно ее рушится, и кажется, будто летишь в яму, из которой не выбраться. Она глубока…

…нет, на самом деле сильно глубоких не копали. Кому оно надо, с проблемами потом разбираться? Но вот расширить, углубить рабочую могилку, положить тонкие доски, которые землицею присыпать. У некромантов на редкость дурацкие шутки.

И Глен, помнится, хохотал, глядя, как я пытаюсь выбраться.

А вот тебе, Краш, не позволю. Твоя могила будет глубока, а из дна ее рука костистая выглянет, вцепится в лодыжку.

Дернет.

Он заверещал тоненько, обиженно и крутанулся, пытаясь избавиться от руки.

Выругался Меченый. А над головой моей свистнул нож, чтобы по самую рукоять войти в стойку.

– Не шали, – сказано было.

А я что?

Я стою. Вспоминаю прекрасные студенческие годы. Да, после той ночи я неделю с Гленом не разговаривала, а он все не мог понять, почему.

Смешно же.

Просто обхохочешься, до чего смешно.

Краш всхлипнул и вытер нос, из которого протянулась тонкая струйка крови. А то… нам говорили, что ментальный дар опасен прежде всего для носителя. У меня же еще воспоминаний есть.

Если он хочет.

Вот, взять к примеру, обыкновенного пожорника, из тех, что заводятся на старых кладбищах, когда концентрация силы на них превышает допустимую норму. Свивает себе гнездо…

– Нет! – взвизгнул Краш. – Хватит… ты… сам… она… не хочет.

Не хочу.

Еще как не хочу.

А вот путы чужой воли ослабели. Мне, можно сказать, повезло. Будь Краш более опытным, я бы так легко не вывернулась. Но опытным он не был, привык, что жертвы сами рады обмануться, а стало быть, усилий прикладывать не приходится. Выучил пару фокусов и все.

Я пошевелила пальцами.

Сойдет.

Убивать людей, конечно, нехорошо, но и умирать во имя человеколюбия как-то, по меньшей мере, неправильно, что ли?

– Успокойся, – велел Меченый и протянул жменю. – На вот, капустки съешь. Хорошая…

И Краш молча принял.

Взял.

Сунул в рот. Зажевал сосредоточенно, будто от того, сколь тщательно пережует он эту капусту, зависит личное его будущее.

– Что ж ты так, девонька? – это было произнесено с легкой укоризной.

А я что? Я ничего? Я вот стою и о жизни, может, думаю, которая у меня на редкость волнительной выходит. Надо было на теоретическую магию идти.

Или в артефакторы.

Сидела бы сейчас в каком-нибудь подвальчике, клепала бы амулетики… эх, не судьба. И ведь главное-то что? Главное, что это вот спокойствие мое нынешнее, оно совершенно ненормально.

Мне бы в слезы.

Или там умолять о пощаде… от меня ждут, что я сейчас расплачусь и стану о пощаде умолять. Вот только подсказывает мне что-то – не пощадят.

У них заказ.

А раз так…

– Упертая, стало быть… не скажешь добром?

Он сунул руку в бочку и словно бы задумался, окинул меня взглядом, будто примеряясь, помещусь я в этой бочке или нет.

Я не согласна.

В бочку.

Мало того, что помирать, так еще и смерть на редкость идиотская: захлебнуться рассолом демонической капусты.

– Скажу, – я улыбнулась, этак виноватенько, как на зачете у нашего недоброго мастера Грауберга, славившегося своею занудностью и просто-таки принципиальным нежеланием признавать, что и у женщины могут иметься мозги.

Поговаривали, что нежелание это являлось естественным следствием неудачной женитьбы, но… в общем, чтобы сдать Грауберга следовало улыбаться и притворяться дурой.

И чем дурнее, тем оно лучше.

Я хлопнула ресницами.

Губу нижнюю оттопырила, вспоминая ту, позабытую, казалось бы, рожу, которую долго перед зеркалом тренировала.

Меченый крякнул.

Не поверил?

Грауберг тоже верить не желал, все ходил кругами и вопросами мучил. Потом все ж поставил свое «удовлетворительно» и высказался… в общем, я и теперь-то не особо вспоминать желаю о том, как высказался.

– И что ты скажешь?

– Все скажу, – я потупилась. И пальцами пошевелила.

Оцепенение почти сошло, однако менталист, казалось, не ощутил, что жертва его получила возможность двигаться. Он, устроившись рядом с бочкой, опершись на нее, сосредоточенно жевал капусту. И вот честное слово, не нравилась мне эта его… целеустремленность.

Не может нормальный человек так есть.

А он ел.

Совал руку в бочку. Зачерпывал.

Запихивал в рот, пока щеки не раздувались. Вздыхал. Всхлюпывал, выпуская пузырики слюны, и клянусь, это несказанно забавляло демона, присутствие которого я ощущала всей кожей. Челюсти Краша двигались, перемалывая очередную порцию…

– Так уж и все?

– Все-все, – поспешно закивала я, прикидывая, успею сплести заклятье или нет. И сработает ли оно, ведь люди-то живые.

Живых мне убивать не приходилось.

И не хотелось.

А вот демон, он не отказался бы. Он бы с удовольствием. Я даже ощутила тягучее, словно патока, желание увидеть, как льется красная-красная кровь.

Что-то там и про кишки с мозгами было.

Я сглотнула и, подозреваю, побледнела, иначе с чего бы Меченому таким довольным быть.

– Все, стало быть? – он вытащил ножик.

Серьезный весьма ножик. С клинком длинным, слегка изогнутым. Поверхность черненая, по кромке, коль приглядеться, искры бегают.

– И это правильно… – острие ножика уперлось мне в горло.

Мне стоило немалых усилий не отшатнуться. Вот с детства не люблю, когда в меня всякими посторонними предметами тыкают.

– …и это ты умничка… – он икнул, а клинок пропорол мою рубашку. Почти новую, между прочим! И в кожу вошел, всего ничего, даже больно не было.

А вот кровью запахло.

И запах я этот ощутила, что говорится, всем телом своим.

– Так и где?

– Там, – я мотнула головой. – На полке. За банками. С огурцами.

Взгляд Меченого переместился на полку к упомянутым огурцам.

– В шкатулочке. Открывать настоятельно не рекомендую.

– Надо же… эй, глянь…

Краш не услышал, он жевал капусту, повизгивая от удовольствия.