Твёрже алмаза - Екатерина Оленева Страница 7

После сумасшедшего шумного вечера так приятно оказаться в тишине кареты. Каролина и Силена сели рядышком на диванчик, укутав ноги тёплым пледом.

Утомлённые, все молчали.

Когда карета тронулась, Каролина, закрыв глаза, сделала вид, что дремлет. Прислушивалась к звукам – дождю, бившему в окно, то превращающемуся в ливень, то стихающему. Тряске с постукиванием.

Перед глазами мелькали лица, женские, мужские. В ушах продолжали звучать музыка и голоса. Каролине самой хотелось стать первой красавицей света, как прославленная Флёр Кадэр. С той лишь разницей, что она вовсе не собиралась становиться чьей-либо любовницей.

Она будет женой тому, кого полюбит. Полюбит всем сердцем. И он будет так же хорош, как красавчик Питер.

А может быть это Питер и будет?

Хотелось то ли смеяться от радости, беспричинно овладевшей ею. То ли плакать от возбуждения, причины которого Каролина сама не до конца осознавала. Она чувствовала, как внутри нервы, словно струны, натягиваются всё туже и туже. Дыхание сбивается. Во мраке кареты с необычайной яркостью проносятся, один за другим, образы и звуки.

Образ белокурого юноши с родинкой у рта, с непонятной, бередящей душу, тоской во взгляде сменялся образом мужчины, в руках которых тело словно плавилось, а душа замирала от предвкушения чего-то запретного, порочного, тёмного, влекущего и отталкивающего одновременно.

Городской дом графа Фисантэ, большой и просторный, располагался на углу перекрёстка, неподалёку от знаменитой на весь город кондитерской лавочки.

Карета, проехав по устланной соломой улице, остановилась у подъезда, рядом с тротуарным столбом.

Толкаясь и толпясь от усталости семейство Фисантэ поднялось по слегка покривившимся ступенькам. Глава семейства дёрнул за дверную ручку замка, привычно, в очередной раз, посетовав, что она слабо отворяется.

В передней сразу несколько свечей разгоняло мрак.

Лакей в ожидании хозяев сладко почивал на сундуке. Как только заскрипела отворяющаяся дверь, лежачее положение поменял на сидячее, а равнодушное выражение лица на восторженно-испуганное.

Скинув шелковый салоп, подбитый теплым мехом, на руки лакею, Каролина и Силена прошли в большую залу. После духоты бального зала прохлада, царившая в доме, протопленном несколько часов назад, казалась холодом.

Небольшие ломберные столики, люстра, поблескивающая сверху хрустальными гранями то ли зловеще, то ли загадочно, боковые двери – всё казалось Каролине обыденно скучным после того легкомысленного веселья, что царило в королевском дворце.

– Фред! – услышала она привычный отцовский окрик. – Огня! И чаю.

– Иль на балу не напились ли, барин? – протянул лакей.

– Поговори мне ещё!

Каролине вдруг сделалось грустно, как всегда бывало после праздника. Нечто очень дорогое девается куда-то, будто уезжает, а ты остаёшься.

Она всё ещё мысленно порхала по ярко освещённой зале. Смотреть на родной, пусть и любимый, дом было скучно. По сравнению с тем, совершенно чуждым, но ужасно привлекательным миром, преисполненном неведомыми радостями, привычное казалось отталкивающим.

Внесённый в комнату свет свечей раздражал. Лунный, напротив, оставлял мечте и воображению куда больше простора для манёвра.

– Уже поздно. Пора спать, – сказала Фиона.

Сестры и сами не прочь были подняться к себе. Они охотно оказали друг другу услуги камеристок, расшнуровав корсеты и освободив волосы от шпилек.

– Ты когда-нибудь слышала о семействе Рэдси? – поинтересовалась Каролина у Силены.

– Они вроде бы принадлежат к старинным аристократическим родам и высокомерны, как сто ослов.

– А ослы и впрямь высокомерны? Не замечала.

– Не мудрено. Ты же их никогда не видела. Но зато всем было заметно, что мистера Рэдси ты явно заприметила. А вот чего ты, сестрица, демонстративно не замечаешь, так это неодобрение родителей по этому поводу.

–На их месте я куда больше возмутилась бы поведением маршала Кайла. Вот где было нарушение всех приличий! Тебе не кажется?

Силена пожала плечами.

– Тебе не следует забывать о том, что, не смея сорвать зло на человеке с такой жуткой репутацией, как у маршала Кайла, они точно не станут церемонится с тем, кто рангом пониже.

– Это не делает им чести.

Сёстры вздохнули вместе.

Потом, вместе же, нырнули под тёплое одеяло, в одну постель, которую делили на двоих ровно столько, сколько себя помнили. В течении многих лет ложе служило им и колыбельной, и исповедальней. Именно здесь они делились девичьими тайнами. Хотя о каких тайнах может идти речь там, где мысль, явившаяся одной тут же, не колеблясь, естественно, как дыхание, передавалась другой?

Душевная близость сестёр была для них обеих чем-то вроде данности. Чем-то, что всегда было и всегда будет. Ни одна из них никогда не задумывалась о возможной разлуке или о том, что придёт момент, когда они решат разлучиться по доброй воле. Сестрам это казалось так же маловероятно, как и возможность того, что однажды солнце вдруг начнёт заходить на востоке и всходить на западе.

Взволнованные и возбуждённые пережитыми впечатлениями они лежали в постели с открытыми глазами.

– Скажи, Силена, а ты на балу влюбилась в кого-нибудь? – спросила Каролина, внезапно садясь и охватывая руками колени.

– Разве о таком можно говорить?

– Конечно, можно! По крайней мере со мной, глупенькая.

– Нет, – с ноткой грусти вздохнула Силена. – Такого со мной ещё никогда не было. А ты? Ты влюблена? Неужели в этого красивого мальчика с грустными глазами? В Питера Рэдси?

– Даже и не знаю. У меня было такое чувство… такое чувство, как будто я влюбилась во всех сразу, кто там был. Мне так хотелось, чтобы голова кружилась, и ноги порхали над полом, и сердце пело. Были моменты, когда начинало казаться – всё так и есть! Как будто всё в тебе поёт и ликует, и ждёт радости, великой, как первый солнечный луч после долгой ночи. Нет, всё не то! Я не могу объяснить. Когда говоришь словами то, что чувствуешь, всё нелепо получается. Даже смешно.