Птицедева - Светлана Гамаюнова Страница 7

– Уважаемые, я рад присутствовать при воссоединении семьи, но вы, вероятно, догадываетесь, что она не совсем осведомлена обо всем своеобразии своего родства с вами и только что с дороги. Поэтому меньше экспрессии – девочка только узнала о некоторых особенностях своего положения и, кажется, не совсем им прониклась. Так что, драгоценные, дайте ей прийти в себя и покормите ее – она с утра ничего не ела.

– Она не ела еще? Дитя голодное? Как такое возможно?

Озабоченные возгласы, усиливающееся хлопанье крыльев – и меня потащили куда-то.

Последнее из осознанного в этом круговороте непонятных мне хлопот были грустные слова Лаки:

– Я, кажется, сейчас тут лишний. Приду попозже, Лотта, если пустят.

И Ветер исчез, а я осознала себя сидящей в чудесном тереме на резной лавке, а передо мной стояли всевозможные кушанья. Девица в кокошнике и красивом сарафане спрашивала:

– Сударыня пресветлая, борщ будете кушать или супчик грибной отведаете? Соляночка имеется, а также окрошка с огурчиками свеженькими. Что на первое выбираете?

Все невероятно вкусно пахло и я, не евши со вчерашнего дня ничего, кроме фруктов, не могла оторвать взгляда от стола, что ломился от яств.

– Борщичка мне тарелочку с сальцем и чесночком. Гулять, или, вернее, есть так есть. На кого дыхну – пусть простят мне чесночный запах, нервное истощение у меня сегодня от известий в чрезмерном количестве. Да и горе заесть тоже хочется.

Тарелка с аппетитным борщом со сметаной почти мгновенно появилась предо мной, а рядом на тарелочке красовалось тонко нарезанное розовое, почти прозрачное, сальце, перышки зеленого лука и белые зубчики чеснока. Расписная деревянная ложка резво прыгнула мне в руку, и я занялась едой. Все остальное потом. Кормят, заботятся – уже хорошо.

Когда последняя ложка чиркнула по дну миски, решила осмотреться. И правильно, до этого не смотрела, а то поперхнулась бы. Напротив меня с умильным выражением на лице сидели то ли птицы, то ли девы, так как верхние части их тел были человеческие, а туловище заканчивалось птичьими лапками. Большие такие птицы. У двух на голове короны, перья разноцветные, сияют, руки имеются, а за спиной крылья сложены – красивые, сильные, побелее моих точно будут. Птицы почему– то не ели, а с выражением нескрываемой тихой радости смотрели на меня. Одна другой шепнула:

– Посмотри, наша девочка кушает! Тарелочку борща съела, а сама-то какая хорошенькая, тоненька, наша девочка.

Тут я вспомнила про основы этикета и, сыто облизнув губы, вскочила на ноги и сказала:

– Спасибо за угощение, ваши…, – и запнулась.

Как, интересно, к ним обращаться – высочества, величества, или еще как?

– Простите, не знаю, как вас величать, ясновельможные пани, – почему-то решила обозвать я их.

Чудо-птицы заулыбались еще сильнее и промолвили:

– Зови нас тетушками, мы твоя ближайшая родня по матери, она нашей племянницей была. Мы уж думали, род прервался, ан нет, Бог не позволил осиротить нас. Тебя спас, а теперь и потомством благословил. Род не прервется, мы уж позаботимся, будешь тут жить, как сыр в масле кататься. Все для тебя сделаем, ни в чем нуждаться не будешь. Деточек вырастим, воспитать поможем, не позволим больше миру погубить род.

«Ой, интересно-то как! Только чувствую – попала из огня да в полымя. Они что, хотят, чтобы я тут навечно осталась?», – промелькнуло в голове. Но я уже была немного научена жизнью не впадать в истерику и сразу выяснять отношения, поэтому собрала все свое чувство такта и спокойненько так поинтересовалась:

– Рада познакомиться с родней, а то я рано сиротой осталась, да и кто я такая, совсем недавно узнала, и, видно, не полностью. Я привыкла, что меня Лотта зовут, вернее, полное имя Золотушка, но вроде бы от рождения меня Ловелией назвали, хотя это имя мне не нравится.

– Что ты, – загомонили чудесные создания. – Ловелия – значит, прекрасная, ты действительно прекрасна, дитя, мы тебя Лав будем звать – любовь, значит. Ты такая красивая.

И они от избытка чувств начали хлопать крыльями. Красиво, скажем прямо. От взмахов воздух наполнялся чудесным благоуханием и при этом как будто звенели маленькие чудесные колокольчики. Это завораживало. Но мысль о том, что это будет вечно, меня все равно не прельщала.

– Вы не расскажете немного о себе? А то вы обо мне все знаете, а я совсем не догадываюсь.

– Я– Алконост, – представилась птицедева с невероятно красивым разноцветными перьями и девичей головой, осененной короной.

Лицо девы светилось радостью и чувствовалось, что она и сама добрая и отзывчивая, а также не в меру говорливая.

– А я– Сирин, – сказала вторая.

Она была тоже невероятно красива. Казалось, перья Сирин окрашены в темно-синий цвет, но по мере того, как начинало смеркаться, оперенье начало отливать пурпурным цветом. Но на дивном бледном лице как будто лежала печать печали, хотя мне она была искренне рада.

– А я– Гамаюн, – произнесла третья птицедева.

Красива, как и другие, в разноцветном переливающемся оперении, с выразительным умным лицом, она в тоже время казалась какой-то отстраненной, как будто она и здесь, и не здесь одновременно.

– Мы с тобой уже виделись, только ты тогда под чарами Мораны находилась, и я тебе помогла. Мою слезу помнишь?

Я неуверенно кивнула – что-то я тогда сильно не в себе была, запамятовала.

– Вот и хорошо, мы расскажем тебе все.

Алконост продолжила:

– Мы не сразу узнали, что ты жива, заколдованный лес держит свои секреты, а потом не могли вмешаться в твою жизнь, пока тебя не полюбит человек и чары не разрушатся, вот и ждали, а теперь не позволим тебе погибнуть, как бабке и матери.

Становилось все интереснее. Маму-то я совсем не знала, только по рассказу Сказителя, да и то сильно приукрашенному.

– Может, расскажете, – обратилась я к сидящим напротив созданиям.

– Конечно, расскажем. Только ты еще немного поешь. Что будешь: салатик, мясцо жареное? Вот только птицу у нас не подают. Знаешь, как-то не хочется на каннибалов походить, ведь куры почти родственники нам, и как-то неприятно видеть, как гости ножку птичью жуют, так к себе и примериваешься.

Меня тоже передернуло от этой мысли, еще и крылышки представила, и как-то грустно стало.

– А мы вообще вегетарианцы, сыроедением оздоровляемся, – и Алконост бросила в рот горстку пшена.

«Понятно, – пронеслось в голове,– не куры они, только зерно – любимое лакомство».

Тут мне принесли и картошечку жареную, и огурчики соленые, и грибочки, и кучу всего вкусного. Но мне больше простая еда нравилась, и я опять за нее принялась. Запила все клюквенным морсом и поняла – жить можно.

Тетки, все также подперев головы руками, умильно смотрели на меня, провожая каждую ложку радостным взглядом.