Восхождение самозваного принца - Роберт Энтони Сальваторе Страница 7

Раньше она считала весну своим любимым временем года, периодом обновления и утверждения торжества жизни. Но вот уже несколько лет подряд придворная дама Констанция Пемблбери просто ненавидела весну. Нынешний год не являлся исключением. Такая перемена имела вполне определенную причину. Король Дануб — любимый мужчина Констанции и отец двоих ее сыновей — вновь собирался отправиться в Палмарис, к той женщине.

К баронессе Джилсепони Виндон. При одной мысли о ней Констанция Пемблбери ощущала во рту горечь, словно она глотнула желчи. Нет, она не питала к Джилсепони ненависти; во многих отношениях Констанция даже восхищалась этой героической женщиной. При иных обстоятельствах они могли бы даже стать подругами. Но сейчас этому мешало одно существенное препятствие: Дануб любил Джилсепони.

Король даже не делал тайны из своих чувств. За последние два года он часто говорил о своей любви к Джилсепони герцогу Каласу — своему давнему близкому другу, надежному советнику и командиру отборных гвардейских частей, именуемых Бригадой Непобедимых. Надо отдать должное Данубу — он изо всех сил старался щадить чувства своей бывшей возлюбленной и в ее присутствии никогда не упоминал о Джилсепони. Разумеется, если Констанция сама не заводила о ней разговор, как это случилось нынешним утром. Придворная дама умоляла Дануба остаться на лето в Урсале. Констанция напомнила королю, что Мервик — их старший сын — в этом году приступает к обучению придворному этикету, а десятилетний Торренс, годом младше своего брата, поступает на службу оруженосцем к воинам из Бригады Непобедимых. Разве король Дануб не желает присутствовать при этом? Не стоит забывать, что Мервик является следующим претендентом на престол после младшего брата короля — принца Мидалиса, управляющего далекой северной провинцией Вангард. И ведь никто не знает, какие беды могут обрушиться на голову принца в этой дикой глуши.

Констанция полагала все это достаточным основанием для того, чтобы король Дануб остался в Урсале и лично наблюдал за обучением своего старшего сына. Однако тот отверг ее просьбу. Дануб старался выбирать самые мягкие слова, но все равно они хлестали Констанцию подобно холодным струям осеннего дождя, идущего где-нибудь в Тимберленде в пору предзимья. Он сказал ей, что не может остаться и пожертвовать временем, которое вознамерился провести с любимой им женщиной.

Придворную даму ранило то, что Дануб отправляется к Джилсепони. Ей было нестерпимо больно, что король перестал делить с ней ложе. Даже холодными ночами рано наступившей зимы близости между ними не было. А ведь до очередной встречи с баронессой Джилсепони оставалось еще несколько долгих месяцев! Во всей этой истории самым смешным было то, что Дануб не делил ложе и с Джилсепони. Однако Констанции становилось не до смеха, когда она вспоминала, что баронесса еще находится в детородном возрасте и любое ее потомство от союза с Данубом может опередить Мервика в престолонаследии.

Кто знает, Джилсепони может вообще принудить короля вычеркнуть сыновей Констанции из числа претендентов на трон.

Все эти мысли тревожно проносились в голове придворной дамы, стоящей сейчас на балконе Урсальского замка и смотрящей в сторону залива Мазур-Делавал на пришвартованный к берегу королевский барк, носящий название «Речной Дворец». Сегодня на вершине мачты подняли вымпел герцога Брезерфорда, что означало, что корабль отчалит с ближайшим приливом. Придворной даме казалось, что трепетавший на ветру вымпел хлещет ее по лицу.

«Сильный ветер раздует паруса и понесет Дануба к его любимой», — в отчаянии думала Констанция.

— А ты не намерена разделить с королем его летний отдых?

Голос, раздавшийся за спиной Констанции, прервал ее невеселые размышления. Обернувшись, придворная дама увидела Таргона Брея Каласа, герцога Вестер-Хонса. Он стоял в дверном проеме, одной рукой держась за косяк, а другую уперев в бедро. Они с Каласом были ровесниками; обоим перевалило за сорок. Однако герцог с его курчавыми черными волосами, аккуратно подстриженной остроконечной бородкой и стройной мускулистой фигурой вполне мог сойти за тридцатилетнего. Глаза Каласа были столь же острыми, как и его язык; походная жизнь окрасила его щеки постоянным румянцем. У Констанции были все основания считать герцога своим лучшим другом. Но когда она в последнее время смотрела на Каласа, его вид каждый раз напоминал ей о вопиющей несправедливости времени по отношению к женщинам. Если герцог с годами становился все более величественным и уверенным в себе, Констанция с грустью отмечала, что ее волосы уже менее пышные, чем в молодости, а морщинки у глаз и в уголках губ становятся все заметнее.