Сабля, трубка, конь казацкий - Степан Кулик Страница 7

Высмотрел я в ивняке местечко поуютнее и потрусил в ту сторону… Хорошо, что под ноги смотрел. И двадцати шагов отбежать не успел, как буквально наткнулся на труп… Вернее, я сперва подумал, что это какие-то лохмотья, выброшенные за полной ненадобностью, такой у них был неказистый вид. Но когда пригляделся, то вздрогнул от отвращения. У моих ног лежала не кучка тряпья, а обезглавленное тело.

В смятении я совершенно позабыл, что притворяюсь немым, и едва не окликнул Василия. К счастью, он отозвался первым.

– Ты глянь, Петро, чего я откопал! Это же басурманин! Тринадцать пресвятых апостолов! То-то я не мог понять, с чего голомозые на меня так обозлились, что на деньги наплевали и казнить решили. А оказывается, я того охранника прибил… Ну и поделом собаке.

Пока казак все это проговаривал, я немного успокоился и, согласно роли немого, замахал руками и замычал, привлекая внимание.

– Чего тебе?

Я повторил мычание громче, жестами подзывая Василия и указывая на труп.

– Сейчас, погодь. Не горит же?

Я кивнул. Покойнику действительно «не горело». Что бы в мире ни происходило – его это уже совершенно не беспокоило.

– И что ты на это скажешь, Петро? Ах, ну да… Тогда послушай, я скажу… Если уж не везет, то и конь в конюшне ослом обернется. Ни тебе халата, ни сапог… Обобрали друзья покойника до нитки, только саван посмертный… Впрочем, если кусок отрезать, то на один запах хватит. Все лучше, чем нагишом… Сейчас, вытащу голомозого – посмотрим. Чего застыл, как пень? Иди сюда… Или и вправду важное что нашел?.. Гм, а где же тогда тело хлопца? Я развел руками. Мол, и да, и нет… Но потом все же кивнул.

– Ладно, иду…

Запорожец одним ловким движением выпрыгнул из могилы и подошел ко мне. Взглянул на обезглавленное тело, вздохнул и перекрестился.

– Прими душу, Пречистая Дева, безвинно усопшего раба Божьего… Грицька. Насильственной смертью помер отрок – стало быть, мученик. Вишь, как оно выходит, Петро. Перехвалил я нехристей. Думал, что-то человеческое в них еще осталось, а они – как падаль бросили. Зверью на поживу… Берись за ноги, к могиле понесем. А голова-то где? – только сейчас обратил внимание на отсутствие части тела Полупуд.

Я пожал плечами. Посмотрел уже вокруг, сколько рост и трава позволяла. Может, татары, голову в кусты забросили, насмехаясь над покойным? А то и вовсе – в реку спихнули…

– Потом поищем, берись…

Полупуд нагнулся и взял покойника за плечи, я – глотая комок, подступивший к горлу, заставил себя потянуться к ногам трупа, но в этот момент запорожец насторожился, пригнул голову, словно прислушивался и приложил палец к губам:

– Тсс!

Видимо, по привычке. Я же, типа, немой. Понятное дело, что помолчу.

– Кажись, кто-то скачет… С той стороны.

Василий указал на противоположный берег.

– Думаю, Сафар-ага решил послать кого-то, проверить, как я поживаю. Или добить… Ну что ж, встретим дорогого гостя, как полагается по казацкому обычаю. – Запорожец почесал затылок, что-то прикидывая, а потом продолжил: – Значит так, Петро. Я встану у дерева, а ты спрячься в могилу. И не высовывайся. Справлюсь…

«Куда?! – я чуть снова не проговорился и едва успел проглотить уже срывающиеся с языка слова. Зато замычал качественно, помогая себе бурными жестами, что должно было означать: – Я не хочу лезть в могилу! Зачем? Лучше в кустах пережду».

– Боишься мертвецов, что ли? – вздел брови Полупуд. – Ну, это ты зря. По нонешним временам покойники самый смирный народ. Полночью, в полнолуние, положим, я и сам не стал бы рисковать, но среди белого дня… чего опасаться? Беда не в земле лежит, а на коне скачет.

Все равно не убедил. День или ночь – пофиг. В могилу не полезу. Я упрямо помотал головой и на всякий случай попятился.

– Ладно, ладно… – уступил казак. Видимо, не было времени на дебаты. – У каждого свои причуды. Схоронись в кустах… Да поживее. Слышишь: басурманин коня не жалеет. Вот-вот у переправы покажется… Стой!

Полупуд, вопреки своему же приказу сохранять тишину, рявкнул так, что я аж присел.

– Совсем заморочил голову… Сорочку снимай! Меня ж одетым привязали…

«Черт! Хорошо, что Василий вспомнил. Иначе всей засаде гаплык… Вряд ли татарин решил бы, что рубаху муравьи сожрали. А заподозрив неладное, вполне мог изрешетить казака стрелами, даже не приближаясь».

* * *

Немым я прикидываюсь понарошку, а вот глухой, похоже, без притворства. Потому что топот копыт услыхал почти одновременно с тем, как скачущий неторопливой рысью всадник показался на противоположном берегу. К этому времени я успел не только в кустах залечь и затаиться, но и до тридцати досчитать… Интересно, на каком же тогда расстоянии казак Василий его услышал? Получается, километра за три, не меньше.

Татарин пустил коня вброд, а сам привстал в стременах и внимательно огляделся по сторонам. То место, где я прятался, настолько ему не понравилось, что воин попридержал коня и остановился, не выезжая на берег. Нет, заметить меня он не мог. Спрятался я хорошо. Но одного не учел – рой мошкары… Голый человек для них как пиршественный стол, так что на запах пота слетелась комашня со всей округи. Хорошо хоть не лошадиные оводы… И не заметить вьющуюся надо мной тучу мог только слепой…

Но тут татарин, видимо, очень кстати вспомнил, что примерно в это же место вчера отволокли труп зарубленного невольника, и успокоился.

Даже ухмыльнулся… Нас разделяло не больше двадцати шагов, так что мне хорошо было видно, как зашевелились на темном и круглом, как подгорелый блин, лице ордынца тонкие тараканьи усы. Теперь татарина интересовал только Полупуд.

Казак, кстати, весьма правдоподобно изображал потерю сознания. Висел на вербе, безвольно согнув колени… и даже не дышал, кажется… Если б не знал правды – я бы поверил.

– Исэнмесэз, касак?! – прокричал тем временем ордынец. Или как-то так. Ни татарского, ни турецкого языка я не знаю. Но смысл фразы в переводе не нуждался. Достаточно вопросительной интонации. Мол, как поживаешь, не подох еще?

Не дожидаясь ответа, татарин остановил коня напротив «великомученика» и еще что-то произнес, только теперь сидел спиной ко мне, и я ничего внятно не расслышал. Впрочем, и так бы не понял… Запорожец в ответ и на этот раз промолчал. Тогда ордынец спешился и двинулся к нему. К сожалению, конь ордынца полностью заслонил картинку, так что я мог лишь догадываться, что происходило дальше.

Впрочем, особого воображения для этого не понадобилось.

Как только басурманин подошел достаточно близко, чтобы до него можно было дотянуться, запорожец ожил и взмахнул руками. Раздался мерзкий хряск, как при падении арбуза на бетон. После чего татарин рухнул на землю, засучил ногами, а потом замер и больше не шевелился. Его конь, почуяв кровь, тревожно всхрапнул и отбежал шагов на двадцать. Там остановился, повернул голову и коротко заржал.