Найти себя - Юрий Иванович Страница 7

И когда мне пошел тринадцатый год, я на собственной шкуре стал испытывать весь гнет моей непроизвольной уродливости. Я стал самым маленьким, самым слабым, непропорционально растолстевшим и с физическими недостатками на лице. И, несмотря на отличную учебу, в моем классе мне оставалось только парочку шагов сделать, чтобы превратиться во всеобщего изгоя.

Вот тут раскрылась и другая сторона моей крепкой, неразрывной дружбы с девчонками. Они так рьяно встали на мою защиту, что в течение четвертой четверти все нападки, оскорбления и насмешки в мою сторону прекратились полностью. Причем и Машке, и близняшкам пришлось ради моей защиты развязать целую войну. И не простую войну, а страшную и жестокую. На каждое плохое слово в мою сторону они отвечали сотней слов. Да еще и таких, что любой хулиган предпочитал забыть обо мне и о моих подружках до конца жизни, чем еще раз быть осмеянным. Ну а если все-таки распускал руки и начинал кичиться силой да бойцовскими качествами, то его победа оказывалась временной, а чаще всего пирровой. Физическое совершенство ему не давало малейшего преимущества там, где за дело бралась Машка. Наша королева в выборе средств щепетильностью не страдала. Зная суть межличностных отношений между мальчиками и девочками лучше многих старшеклассников, она могла так опозорить и унизить объект своей ненависти, что те переходили в другие школы. Или могла легко натравить врагов друг на друга. Вплоть до того, что мило целовалась с парнями постарше. Моим обидчикам, а также тем, кто ссорился с моими защитницами, все равно доставалось втройне.

Так что войну мы выиграли. Вернее, выиграли мои подружки.

Но! Произошло парадоксальное явление! А может, и нет? Может, все вполне логично и закономерно? Но с тех пор я попал в еще большее, можно сказать, окончательное рабство. Жалкие крохи свободы рассыпались полностью под ударами действительности. Моя зависимость от подружек стала полной и бесповоротной. Они за меня сражались и победили. Но теперь я уже стал им принадлежать как вещь. Кажется, именно тогда и стали проскальзывать в обращении ко мне с их стороны такие обидные прозвища, как Подошва, Пончик и Каблук. И я ничего не мог этому противопоставить. Ведь если до «войны» за Борьку Ивлаева я еще пытался порой что-то менять и чему-то сопротивляться в наших играх, то после окончательной победы, когда мы на летние каникулы приехали в нашу Лаповку, я даже мечтать о свободе почти перестал. Подружки прижали меня окончательно. Тем более что физически к тому времени даже любая из близняшек стала гораздо сильнее меня. Не говоря уже про Машку, начавшую невероятно интенсивно заниматься как вообще спортом, так и всеми видами единоборств в частности. А что может быть обиднее для мальчика, когда его сверстница-девочка в любой драчке легко нанесет ему поражение? Хуже бывает лишь в случае, когда он сам, по собственной глупости начинает эту драчку. Поэтому я старался все меньше спорить, почти перестал возражать, а уж тем более прекратил бунтовать. Исключения случались только во время навязанной мне роли «бунтующий раб».

Да уж, без горестного вздоха о таком не вспомнишь.

Но зато именно на летних каникулах, на тринадцатом году нашей жизни мы впервые соприкоснулись с тайной. Причем не просто с чем-то эфемерным и малозначительным, а с великой, непостижимой и жутко притягательной тайной. И с той самой поры нас помимо интимных игрищ, крепкой дружбы и единой фамилии связало еще и секретное расследование. А попытки раскрыть эту самую тайну и привели к тому, что наша жизнь превратилась в череду сплошных трагических приключений.

Началось все буднично и однообразно. Проснувшись теплым июньским утром раньше всех, я, написав короткую отвлекающую записку, попытался спрятаться от девчонок на чердаке и предаться своему любимому увлечению: составлению из горы деталей действующего в моих фантазиях устройства. Понятно, что дед Назар к тому времени уже давно копошился по хозяйству, но даже приготовленный им и оставленный для нас на столе горницы завтрак не соблазнил меня спуститься вниз и перекусить.

Следующей после меня проснулась стервозная Машка. Она тоже, как и я, имела свою персональную комнату и поэтому позволяла себе частенько просто поваляться в кровати, лениво потягиваясь и впадая в дрему. Но если она уже вставала, то спать из нас никто не имел морального права. Вот и тогда она закричала на весь дом:

– Борька! Лисички! А ну бегом ко мне!

Еще и в стенку пяткой стала колотить, подгоняя спящих в соседней комнате близняшек. Судя по их довольному и счастливому визгу, Вера с Катей примчались и бросились в кровать к своей королеве сразу же. И на какое-то время все трио притихло, видимо лисички исполняли очередные прихоти нашего лидера. Я уже и обрадоваться успел, что обо мне забыли и оставят в покое хотя бы до обеда, но вздрогнул от нового истерического вопля:

– Борька! Я долго буду тебя ждать?!

Паяльник выпал у меня из рук, и тело уже предательски устремилось на этот гневный зов, когда остатки силы воли и духа противоречия все-таки заставили меня замереть на месте.

«Не пойду! Тем более что сразу не пошел. – В душу стало заползать нехорошее предчувствие. – Эта сучка еще больше рассердится, что сразу не явился. И вообще! Они ведь поверят записке! Ха-ха! И пусть поищут меня в скалах! Вот будет здорово!»

Не поверили. Вернее, Мария сразу что-то заподозрила и стала обыскивать все хозяйство с криками выжившей из ума старухи:

– Он точно от нас прячется! Подошва, выходи по-хорошему! Не хочешь? Ну, погоди! Девочки, ищем его, быстро! Я осматриваю двор, ты, Катька, – сарай. Верка, глянь на чердаке!

Она, как всегда, близняшек перепутала, потому что наверх ко мне заглянула Катерина. Ее глаза округлились при виде меня, сжавшегося за столом и умоляюще прикладывающего указательный палец к губам:

– Ш-ш! Катенька, не выдавай! Пусть они еще поищут.

Зря я ее опознал, она, как обычно в таких случаях, разъярилась, а ее рот открылся до максимума, исторгая злорадный крик:

– Здесь он! На чердаке прячется!

– У-у, предательница! – только и промычал я в расстройстве, понимая, насколько мне сейчас придется несладко.

Топот ног в нашу сторону подтвердил мои опасения, и вскоре я уже отыгрывал сцену «подлый, взбунтовавшийся, но вовремя пойманный раб с помощью жутких мучений признает свои грехи и просит милосердного прощения». Следов ало к этому титулу добавить и еще несколько фраз: «Причем просит долго, нудно и напрасно! Ибо милосердия ему не видать до конца дней своих, которые отныне сочтены однозначно!»

В самый разгар проводимых надо мной притворных издевательств, когда Машке оставалось совсем чуть-чуть до оргазма, в калитку, выводящую на улицу, громко замолотили колотушкой. Метнувшаяся к чердачному окошку Вера так и присела на месте от страха.

– Там участковый и двое военных! – зашипела она.

– Одеваться! – дала Машка команду, и мы облачились со скоростью бойцов спецназа в свои детские тряпочки и побежали за ней, выслушивая на ходу распоряжения: – Молчать и делать вид, что ничего не знаете, ничего не видели и ничего не понимаете! Если что, кивайте на меня, я им все растолкую!