Каратель - Беркем аль Атоми Страница 7

— Ничего. Обойдусь человеческим.

— Это твое дело. Я говорю тебе — когда вернешься, раскопай могилу и возьми вот это. — старик вытащил из-за пазухи сверток и стал развязывать тонкую полоску коры.

Из ветхой тряпочки на кровавом свету печи блеснула толстая пластинка потемневшего металла, украшенная хаотически разбросанными выпуклыми голубыми камешками.

— Это и есть Ысцэ? Дом духов?

— Да. Здесь живут мои эйе. Точнее, наши эйе — насколько они могут быть чьими-то.

— У нас девять эйе? — подсчитал бирюзовые капли Ахмет.

— Это зависит от того, как ты будешь жить. Багучы, жившие очень давно, могли наполнить войском эйе долину большой реки. Некоторые из нашего Следа так помогали Чынгысу — в его войске на сотню живых иногда приходилась тысяча мертвых…

Ахмет сидел, пораженный — об этой стороне Знания он и не догадывался, хотя старик как-то упоминал, что След, которому они с Ахметом принадлежат, начался в самом Тенри-Лля, когда духи ходили по Земле вместе с людьми, и Знание было всеобщим.

— Яхья-бабай, я раскопаю тебя и возьму дом духов. И что?

— Как «что»? — удивился старик. — Откуда я могу знать? Сам Тенри не знает, что принесет Река. Для человека лучше жить спокойно, как пытался жить я — кормил эйе, помогал женщинам рожать, убирал за людьми, когда им вздумается сглазить друг друга; а войну оставил тем, у кого есть на нее время. Но ты хочешь другого — и это твое дело; делай, что хочешь. На самом деле нет никакой разницы, все очень просто: Реке безразлично, вылечил ты человека или убил. Важно лишь как ты это сделал, с сердцем или нет.

— То есть, я сам все узнаю. — задумчиво сказал Ахмет. — так, Яхья-бабай? Может, тогда будет лучше остаться, и нормально тебя похоронить?

— Не слушай меня, глупого старика — никто знает, что принесет Река завтра. Поступай по сердцу, только оно все знает точно. Может, время таких как я прошло, и новые багучы станут воевать, как раньше. Хочет твое сердце взять жизнь врага — иди и возьми, я сильно тебя не задержу. Выходи сразу, как зароешь могилу. Пойдем.

Сын Ульфата, поставленный отцом проследить за чужим белемле доложил отцу, что оба не таких вышли из землянки и пошли что-то закапывать на мысу: чужой нес лопату, а дед Яхья шел налегке. Пройти за ними на мыс не удалось, потому что они все время… тут пацаненок начал путаться в показаниях, не умея выразить испытанные им необычные ощущения, но отец помог ему:

— Они не смотрели на тебя, но как будто знали, что ты идешь следом?

— Да, отец, точно. Когда эти дошли до мыса, они как будто сказали мне, чтоб я дальше за ними не шел.

— И ты ушел?

— Нет, я же мужчина. Я сделал вид, что убежал, а сам спрятался в броске камня от их землянки, и видел, как вернулся чужой. Он поставил лопату у дверей и остался в доме, а я побежал к тебе.

— Он заметил тебя?

— Да, он знал, что я там сижу, но ничего не сказал.

Жестом отпустив сына, Ульфат замер в нехорошей задумчивости. Как поступить в обозначившейся ситуации, что делать со столь явной силой, смирно сидящей в землянке старика Яхьи. Пока сидящей — логично опасался Ульфат, нагруженный ответственностью за своих людей. А ну как ему вздумается… что именно вздумается, придумать не получалось; однако курбаши, как прирожденный правитель, справедливо рассудил — ну его на хуй. Именно так власть людей относится к непонятному — от непонятного одни заморочки, и нет ничего превыше заведенного не нами порядка; и это правильно, если вдуматься.

Принеся огромную пользу, чужак приоткрыл все же слишком пугающую сторону своей природы, и выстрел в спину стал отныне лишь вопросом времени. Однако опасения курбаши были напрасны, предмета его тревоги уже не было в поселке — не взяв с собой ничего, кроме ружья и двух патронов, чужак ушел на запад. Посланный Ульфатом по следу чужака охотник вернулся быстро, слишком быстро: след обрывался за первой же высоткой, скрывшей путника от поселка.