Дюжина черных роз - Нэнси Коллинз Страница 7

Сперва старый поп отрицал все свои знания насчет Тремере, но после нескольких стаканчиков стал куда разговорчивее. Он утверждал, что Тремере — не просто колдуны, но истинные создания ночи — вриолода. Вампиры. Согласно легенде, тысячу лет назад группа честолюбивых магов занималась поисками бессмертия с помощью любых возможных средств. Эксперимент за экспериментом кончался неудачей, пока однажды в отчаянии члены ковена не поймали древнего вампира из клана, который издавна господствовал в крае. Состряпав зелье из его крови, колдуны смогли стать нежитью, как их жертва. Вернувшись в свой монастырь, они обратили и своих товарищей-колдунов, возрастая в числе и силе, пока не набрали ее столько, что провозгласили себя кланом, имеющим право на власть.

Магнус же и сказал ему, что Тремере больше не живут в Трансильвании, но перебрались в Вену незадолго до Возрождения. Еще он сказал, как узнать их по тотему — квадрат с закругленными углами, заключенный в нем треугольник.

Не теряя времени, Эшер тут же поехал в Австрию. На пути к городу Габсбургов он написал своему другу в Штаты о пережитых приключениях и о планах внедриться в секту культа крови. Это было глупо, как он потом сам понял, но тогда ему хотелось кому-то рассказать о событиях — на случай, если никогда уже не придется рассказывать.

Пробыв в Вене меньше недели, он вышел на колдуна крови по имени Каул: очевидно, его расспросы в Трансильвании остались хоть и безрезультатными, но не незамеченными. Совет Семи — по слухам, тех самых адептов, которые основали культ, — дал Каулу задание заинтересоваться любознательным иностранцем и прояснить его намерения. На Каула явно произвели впечатление сила личности и честолюбие Эшера, потому что именно он предложил Совету Семи взять американца в ученики секты под его руководством.

Вот так Каул — красавец с белокурыми волосами и молочно-белой кожей — стал его наставником. Тремере в отличие от иных вампирских культов много времени тратили на воспитание своих «рекрутов» перед их фактической трансформацией. Очень важно было, чтобы любой смертный, избранный вступить в их число, сперва был посвящен в колдуны, а потом только подвергся обряду, который сделает его Своим.

Под руководством Каула Эшер учился семь лет, пока не наступило время, когда решили, что он готов воспринять Объятие. Совет Семи вызвал Эшера на свое августовское собрание в 1838 году и велел вернуться в последний раз на родину, привести свои дела в порядок и оставить свое имущество в наследство «дальнему родственнику» — на самом деле себе под вымышленным именем. Эшер повиновался и вернулся в Америку. Корабль привез его в порт Нью-Йорк, и здесь он в предпоследний раз увиделся с поэтом.

Они встретились в мрачной и зловещей пивной, в печально знаменитом Бауэри. Эшер не слишком понимал, зачем он организовал эту встречу, — разве что где-то в его душе теплилось желание попрощаться. За рюмкой абсента он разговорился о своем порыве подчинить смерть своей воле и о стремлении к «запретному знанию». Через несколько минут Эшер понял, что собеседник смотрит на него с напряженным беспокойством, если не страхом, и запоздало сообразил, что не стоило пускаться в откровенность с товарищем былых времен. Он быстро нашел предлог для ухода, надеясь, что поэт забудет его рассказ или спишет на бред любителя абсента.

Приведя в порядок свои земные дела, Эшер быстро вернулся в венскую часовню. Там его встретил Каул. Одет он был в кроваво-красные одежды посвященного и представил Эшера пред очи Совета Семи. Клан Тремере гордился своими тщательно продуманными связями, что так не похоже было на другие общины вампиров. Остальные выбирали новообращенных случайно и по капризу, порождая создания, не ведающие о своем темном наследии. Клан Тремере держал все под тщательным контролем.

Каулу как его наставнику в ученичестве была предоставлена честь осушить кровь жизни Эшера. Когда он лежал на алтаре, Семеро один за другим выходили к нему. Эшер колол их в палец священным ножом, хранимым для этих обрядов, и выдавливал каплю их зараженной крови себе на губы. Когда через три ночи он очнулся, ему показали свидетельство о его смерти и некролог. Так кончилась его смертная жизнь и началась жизнь нежити.

И лишь через несколько лет после этого он узнал, что его последний разговор с поэтом принес плоды — своего рода. Взволнованный и потрясенный тем, что ему было рассказано, поэт написал два рассказа, в которых главные герои носили отнюдь не поверхностное сходство с Эшером. Совет Семи был недоволен тем, что счел несдержанностью Эшера, подвергающей весь клан опасности, но Эшер убедил всех, что беспокойство здесь излишне. В конце концов, люди, прочитавшие рассказы поэта, сочтут их за плод воображения и ничего больше. А склонность поэта к пьянству оттолкнет и тех немногих, кто мог бы хоть как-то воспринять рассказы всерьез. И вообще еще десяток-другой лет, и кто вспомнит писанину пьяницы в белой горячке?

Прошло десять лет, в течение которых Эшер оттачивал оккультное мастерство, изученное еще при жизни, становясь адептом Тавматургии. Он умел подлизываться и добился от Семерых поручения расширить силу клана на Америку.

В 1848 году он вернулся еще раз на родину, но на этот раз сильно переменившись. Объявив права на свое «наследство», он поехал по городам Восточного побережья, шпионя за конкурирующими кланами и собирая сведения впрок. И в одной из таких поездок он в последний раз встретился с поэтом.

Эшер заметил поэта на выходе из распивочной в городской трущобе. Был поэт до изумления пьян и выглядел невероятно больным. Эшер решил проследить за товарищем былых времен, продолжавшим свой кутеж. Он держался в тени, не давая себя заметить ни своей дичи, ни случайным прохожим. Почти все старались обходить поэта подальше, потому что он что-то бормотал, произнося имя своей жены и сам себя цитируя заплетающимся языком.

Эшер последовал за своей дичью в переулок и смотрел из укрытия, как поэт шумно блюет, уткнувшись в стенку. Только тогда он вышел вперед и похлопал однокашника по плечу:

— Старина, вам нехорошо?

Поэт вытер усы и повернулся, шатаясь, стараясь изо всех сил не упасть. Долгим взглядом он вперился в Эшера.

— Я знаю этот голос — я знал его когда-то!

— Старина, вы меня оскорбляете! Неужто вы не узнаете меня?

Брови поэта сдвинулись еще сильнее и вдруг разошлись, а глаза широко раскрылись.

— Боже мой! Ведь писали, что вы умерли в Вене от тифа!

— Не всему верьте, что читаете, да и тому, что пишете, старина! — Эшер засмеялся, хлопнул поэта по спине. — Пошли выпьем абсента! Я угощаю! Нам столько надо друг другу рассказать!

Он без труда затуманил сознание завсегдатаев пивной, потому что оно и так было затуманено достаточно. И все же Эшер не хотел, чтобы кто-нибудь заметил, что поэт свои последние часы провел в компании не только зеленого змия. Поэт пил и рассказывал Эшеру свою жизнь — то, что от нее осталось. Хотя его опусы имели некоторый успех, но скандал с одной поэтессой и процесс о клевете лишил его накопленных скудных сбережений. Вскоре после этого умерла от туберкулеза его жена. Он вернулся туда, где родился, в надежде преодолеть искушение пьянства и в этом, в общем, преуспел. Но один друг позвал его на день рождения, он поднял бокал в честь хозяйки — а дальше ничего не помнит.