Гнездо Седого Ворона - Владимир Свержин Страница 7

Когда Тиль с выпученными глазами примчался, голося, что вооруженная толпа идет Лешагу громить, никто и вякнуть не посмел, мол, и мы с ними. Виноват — так получи! Чего ж тут на стенку лезть? Одно бы дело, когда Лехин подручник чужаков порешил, а своего пожалел, было бы с чего языком тереть. Ан нет — все по понятиям.

Но что же командир медлит?!

— Остановитесь! Так нельзя!..

А, вот оно почему!

Человека, бежавшего сейчас рядом с песнопевцем, Анальгин уже намедни видел. Высокий, сухой, как жердь, с длинными седыми волосами, забранными в пучок, но молодым взглядом почти черных глаз, он производил странное впечатление. Раздольник и представить себе не мог, что такие старики существуют, а уж бежать так, что Тиль рядом едва поспевал, не каждому молодому под силу. Впрочем, страх порой толкает похлеще, чем ветер в спину.

А как тут не бояться? Начнись сейчас в Трактире перестрелка, и все, что до последних дней звалось порядком и законом, вмиг пойдет прахом. Ему ли не знать? Пока закон, кровью политый, сам собой в головах и сердцах не вырастет, толку от него, как от чирья на заднице. Но если уж вырос закон…

— Уйди, старик! — Рустам взмахнул перед носом Библиотекаря острым, точно бритва, кинжалом.

«Эх, как неудачно встал! — досадливо подумал Анальгин. — Прямо на линии выстрела. Ничего, вот сейчас отскочит…»

Библиотекарь и не думал отскакивать, даже отшатываться. Он стоял, замерев, и пристально глядел на взбешенного горца. Тот вдруг как-то скукожился, досадливо вогнал отточенную сталь в ножны.

— Прости. — Он почтительно склонил голову и проговорил через силу:

— Рассуди нас, отец.

* * *

Селение, отстроенное вскоре после Того Дня в предгорьях, у поросшей лесом каменной гряды, бурлило. Не каждый день с торжища приносят такие новости, и уж подавно сроду не бывало, чтобы в них был замешан их земляк, и не сбоку припеку, а буквально ж, первейший герой!

Всякий теперь наперебой вспоминал, как в прежние времена-то было: кто с Лешагой рыбу в реке острогой бил, кто с ним в детские годы на кулачках дрался, ну, это совсем мальцами. Потом, когда Старый Бирюк, не к ночи будь помянут, его и Миху к себе в ученики взял, тогда уж с ними никто на кулаках не бился — в один миг сметут.

Да что на кулаках, они вон и рыбу потом без всякой снасти, голыми руками ловили. С утра, бывало, на Речном Перекате сядут по пояс в воде и глядят, не появится ли белорыбица хвостатая, поблескивая чешуей. Затем бац — одно движение, и рыбина в кулаке. Прочие сколько ни пробовали, а этак не выходило. Иной, бывало, и ухватит, так не удержит.

А теперь вот Леха во главе целой армии встал и разгромил дикое воинство, а то и два! Купчина, что о том рассказывал, своими глазами не видел, на другом торге слышал, и потом где-то, что-то да приврал. Вот, к примеру, сказывал, что ученик Бирюка на драконе по небу летал! Это же вовсе сказки. Учитель еще когда объяснял, что никаких драконов в помине не было, а были динозубры или, кажется, длиннозубры — сейчас и не упомнить.

Сам учитель ходил именинником, рассказывал всякому, каким умным был Леха, как быстро он освоил грамоту и как старательно перечитал все шесть книг, какими владело селение. Даже кулинарную осилил, хотя почти ничего в ней не понял. Но ведь и никто не понял! Но читать все одно интересно: слова там такие волшебные: анчоус, антрекот, бефстроганов…

Увлеченный своими воспоминаниями, учитель обернулся, ища, кому бы еще поведать о самом лучшем и любимом из своих учеников. Только нечестно все заслуги себе присваивать. Надо по справедливости поделить славу с Бирюком. Что-то его, кстати, с утра не видно. Не занемог ли? Само это слово не слишком вязалось с образом вечно хмурого, но крепкого, точно дубовый ствол, односельчанина. Пожалуй, стоит к нему зайти, а то ведь, может, и помер. Лет же ему немало! Может, полвека будет. А то и больше.

Идти не хотелось. Всякий знал, что от чужака слова доброго не услышишь, да оно порой и спокойнее, если не услышишь вовсе ничего.

«Но с другой стороны, — подумал учитель, — с кем, как не с ним, делить лавры?» Что такое лавры, он представлял довольно слабо. В той самой книге, где писали о харчо и солянках по-селянски или, может, селянках по-солянски, лавры следовало кидать в почти готовое блюдо.

Должно быть, это было чрезвычайно важно, иначе с чего бы в другой книге говорилось, что лавры вручали исключительно победителям?

Раздумывая над этим, он направился к хижине на отшибе, где обитал Наставник Боя. Тот был дома. Казалось, вся шумиха вовсе его не касается.

— Эй! — крикнул учитель, держась несколько поодаль от входа, прикрытого занавесью от слепней и мух. — Старый Бирюк, люди толкуют, что, по словам караванщика, где-то там, у Трактира, наш Леха огромное войско победил!

— Знаю, — донеслось в ответ. — Проваливай.

— Что за человек?! — возмутился учитель. — Я ему такую весть принес!.. — он еще бурчал себе под нос, коря невежу, когда вдруг дверь за его спиной распахнулась.

«Сейчас точно прибьет», — с ужасом подумал наставник юных душ, невольно ускоряя шаг. Всякому было известно, что пришлый нелюдимец тяжел на руку.

Но удара не последовало. Селянин опасливо глянул через плечо, да так и замер. Наставник Боя во всеоружии подскочил к высоченной, без малого в три человеческих роста, ограде, сбитой из сосновых заточенных поверху бревен, и перемахнул ее с такой скоростью, что и белка бы не угналась.

— Вот так-так! — обескураженно прошептал учитель. — Вот так-так…

Старый Бирюк скользнул в густой кустарник, ушел змеей по-над землей, листья дрогнули, может, на самую малость сильнее, чем от легкого ветра. Места им хожены и перехожены, потому двигался он быстро, не цепляя расставленных поперек незаметной тропки силков, обходя упрятанные в палой листве им же самим сухие ветки-сторожки. На такие лишь наступи — треск издали слышен. Дальше каменная сыпуха, на ней так просто не укрыться, но, впрочем, это уж как кому.

Он хотя и близко, но еще не здесь.

Старый воин затаился, прислушиваясь не к шорохам перелеска, а к внутренним ощущениям — это у него получалось всегда само собой.

Похоже, действительно Он.

Нежданный гость его еще не слышал, но, ничего не поделаешь, скоро услышит. Может, оно и к лучшему, что скоро.