Толкователи - Урсула Ле Гуин Страница 7

«Возможно, кое-кто еще остался там, в горах. Если подняться вверх по реке…» — Тонг Ов снова улыбнулся, но улыбка получилась какой-то тоскливой. — Я страстно хотел узнать у него как можно больше, но понимал, что подвергаю этого человека страшному риску уже одним своим присутствием в этих кварталах. — Он умолк и довольно долго молчал. — Иногда возникает ощущение, что…

— Все это наша вина, — договорила за него Сати.

Он кивнул, помолчал и сказал:

— Да. Наша. Но раз уж мы здесь, то должны постараться, по крайней мере, больше ничего не испортить своим присутствием. И чтобы присутствие здесь стало для нас как можно более приятным.

Чиффеварцам свойственно всегда брать ответственность на себя, но, вместе с тем, они в отличие от землян никогда не культивируют чувство собственной вины. Сати знала, что не совсем правильно понимает Тонга. Она видела, как он потрясен тем, что она ему рассказала. Но она ни за что не сумела бы теперь сделать свое пребывание на этой планете легким и приятным. Так что она просто промолчала.

— Как ты думаешь, — снова заговорил Тонг, — что имел в виду тот знахарь? Когда говорил об ИСТОРИЯХ и людях, которые эти истории РАССКАЗЫВАЮТ?

Больше всего Сати хотелось как-то обойти этот вопрос, не давать на него прямого ответа. Она уже совсем перестала понимать, чего добивается от нее Тонг. Зато она хорошо знала, что значит «дойти до точки». Вот сейчас она как раз в очередной раз дошла до точки. До самого конца привязи. И уткнулась носом в тот кол, к которому была привязана, чуть не удушив себя при этом.

— А я думала, — медленно и невпопад проговорила она, — ты позвал меня, чтобы сообщить, что меня отзывают.

— Отзывают с Аки? Тебя? Нет, нет, нет! — Тонг был явно удивлен. В голосе его, как всегда, звучала спокойная доброта.

— Меня вообще не следовало посылать сюда.

— Но почему?!

— Учась в Экуменическом центре, я основной упор делала на изучение языков и литератур. Но на Аке теперь только один язык, а литературы просто нет. Я хотела быть настоящим историком… Разве можно быть историком в таком мире, который уничтожает собственную историю?

— Трудно, — сказал Тонг, — но можно. — Он подошел к компьютеру, что-то проверил и спросил:

— Скажи, Сати, как ты воспринимаешь гомофобию, возведенную в государственный институт?

— Я с этим выросла.

— При юнистах?

— Не только при юнистах.

— Понимаю, — промолвил Тонг задумчиво и осторожно заглянул ей в лицо. Но Сати смотрела в пол. — Я понимаю, вы на Терре пережили грандиозную религиозную революцию… История вашей планеты вообще, по-моему, сформирована различными религиями и их взаимодействием.

Между прочим, именно поэтому я и считаю тебя самым подходящим и самым подготовленным Наблюдателем для того, чтобы отыскать и изучить хотя бы остаточные признаки прежней здешней культуры, хотя бы следы той религии, которая, на мой взгляд, просто должна была существовать на Аке. Если, конечно, эти следы еще сохранились. Ты знаешь, что моя родная планета, Ки Ала, не имеет никакого опыта религиозных верований. Да и Гарру тоже. — Он снова помолчал. Молчала и Сати. — Возможно, правда, твой личный опыт помешает тебе быть беспристрастной… Что ж, всю жизнь существовать под теократическим гнетом, пережить бесконечные революции, засилье юнизма…

Молчать дольше было уже нельзя. И Сати, сделав над собой усилие, сказала холодно:

— Я полагаю, что полученная мной подготовка позволит мне вести необходимые наблюдения достаточно беспристрастно.

— И подготовка, и характер. Да. Я тоже так считаю. И все-таки то давление агрессивной теократии, которое в течение многих сотен лет испытывали на себе земляне, это чудовищное бремя не могло не оставить следа, зерна недоверия в ваших душах, даже неприязни… Так что, если окажется, что я поручил тебе нечто такое, чего ты принять не в состоянии, немедленно скажи мне об этом, хорошо?

Она ответила не сразу, и эти несколько секунд молчания показались ей бесконечно долгими.

— Но я действительно плохо разбираюсь в музыке, — пробормотала она невпопад.

— Мне кажется, музыка — это лишь малая часть чего-то огромного, — сказал Тонг, глядя на нее своими прекрасными и непонятными глазами оленихи.

— Раз так, я не вижу в твоем задании особых проблем. — Она старалась взять себя в руки. Но ее била дрожь. И голос звучал фальшиво. Она чувствовала, что снова вела себя не правильно. Горло стиснул болезненный спазм.

Тонг немного помолчал, словно ожидая от нее еще каких-то слов, потом, видно, решил удовольствоваться ее кратким ответом и протянул ей микрочип, который она совершенно машинально взяла.

— Пожалуйста, прочти это внимательно, — сказал он ей, — и обязательно послушай музыку, но только здесь, у меня в библиотеке, а потом сразу все сотри. Стирать старые записи — вот искусство, которому мы должны учиться у аканцев. Нет, я действительно так считаю! На Хейне все стараются удержать в памяти, сохранить во что бы то ни стало. На Аке — ото всего избавиться. Может быть, лучше было бы нечто среднее? В общем, будем считать, что нам впервые предоставлена возможность проникнуть в такие места, где история планеты, будем надеяться, стерта не так тщательно.

— Я только не знаю, пойму ли я, ЧТО передо мной, когда я это увижу, — сказала Сати. — Представители Ки Ала живут здесь уже десять лет. А до того у ваших ученых был опыт работы на четырех Других планетах из этой системы. — Господи, она ведь уже сказала ему, что не видит никаких проблем! Она же сказала; что сможет выполнить его поручение! А теперь каким-то жалким дрожащим голосочком пытается что-то такое объяснять, пытается вывернуться! Стыд какой! И снова она ведет себя совершенно не правильно!

— Дело в том, что мне самому никогда не приходилось переживать крупных социальных потрясений или революций, — сказал Тонг. — И моей планете Ки Ала тоже. Мы дети мира, Сати. А для того, чтобы справиться с этим заданием, требуется дитя революции, дитя войны. И кроме того, на Ки Ала ведь нет письменности. И я, между прочим, писать не умею. А вы, земляне, умеете — и писать, и читать. И для вас это естественно.

— Ну да, я знаю здешние мертвые языки и запрещенную письменность.

Тонг снова с минуту молча смотрел на нее; взгляд его умных глаз был бесстрастным и одновременно очень добрым.

— По-моему, ты себя недооцениваешь, Сати, — сказал он наконец. — Ты вечно себя недооцениваешь. Ведь Стабили именно тебя выбрали в качестве одного из четырех представителей Экумены на Аке. Мне нужно, чтобы сейчас ты поверила, что нам, мне, исключительно важны именно твой опыт и твои знания. Важны для всей нашей дальнейшей работы, Сати. Пожалуйста, учти это!

Он помолчал, и только когда она наконец пробурчала: «Непременно учту», — продолжил:

— Но, прежде чем ты отправишься в горы — а я надеюсь, ты туда отправишься, — я хотел бы, чтобы ты взвесила все «за» и «против», оценила тот риск, которому ты, вполне возможно, будешь подвергаться. Аканцы в целом, похоже, не склонны к жестокости и насилию, однако нас до сих пор держали в такой изоляции, что говорить о них что-либо наверняка я бы не решился. Я, например, так и не понял, почему здешние власти вдруг дали нам это разрешение. Разумеется, у них были на то какие-то свои соображения и причины, понять которые, впрочем, мы сможем, только если этим разрешением воспользуемся. — Он снова помолчал, не сводя глаз с ее лица. — В полученном мною письме не говорится, будут ли у тебя сопровождающие, или гиды, или хотя бы охрана. Вполне возможно, ты там будешь предоставлена сама себе. А может быть, и нет. Мы даже этого не знаем. Как не знаем и того, какова жизнь за пределами крупных городов. И любой отличительный признак этой иной жизни, любой знакомый тебе мотив, все, что ты увидишь или прочтешь, все, что сумеешь записать, — все будет для нас невероятно важно и ценно! Я знаю, ты чрезвычайно восприимчивый и непредвзятый Наблюдатель. И если на Аке остались хоть какие-то следы ее собственной истории, то именно ты, член моей здешней команды, лучше всех подготовлена к ее восприятию, к тому, чтобы отыскать эти следы. Отыскать те «истории» или тех людей, которые их знают и рассказывают. А теперь послушай и почитай то, что мне удалось записать, ступай домой и подумай хорошенько. А завтра скажешь мне свое решение. О'кей!