Император вынимает меч - Дмитрий Колосов Страница 7
Император вынимает меч - Дмитрий Колосов читать онлайн бесплатно
Прошел день, прошла ночь. К утру Келастис вывел передовой отряд к скале, обвиваемой узенькой, всего в два-три фута шириной тропкой.
— Это и есть Черный перевал. Если сумеем преодолеть его, мы спасены. Дальше идет пологий спуск, выводящий прямо в цветущую долину Пада.
— Но как? Как может пройти войско там, где не пройдут в ряд даже два воина. Мы будем вынуждены бросить слонов и лошадей. Половина войска померзнет здесь, пока другая будет идти через гору!
— Вот теперь настал черед огня, воды, уксуса и стали! Пошли тысячу воинов рубить деревья по склонам, другая тысяча пусть разводит костры и топит воду. Еще мне нужна тысяча самых сильных воинов. — Лицо купца изумляло спокойствием — застывшая маска мертвеца, обезумевшего мертвеца, обжигаюшая взглядом желто-рыжих глаз!
Ганнибал, хрипя, отдал приказы, и работа закипела. На тропе были разведены громадные костры. Когда камень раскалялся до малинового свечения, воины поливали его водой, смешанной с уксусом. Скала давала трещины, становилась рыхлой, и тогда принимались за дело пельтасты, сменившие оружие на кирки. Они расширяли тропу настолько, чтобы по ней могли пройти слон, четыре всадника или восемь воинов в ряд. Работа спорилась. Сто, двести, триста футов…
К вечеру вокруг скалы была проложена настоящая дорога, и первые отряды воинов преодолели гору, разбив лагерь на противоположной стороне ее. Через три дня все ганнибалово войско вышло на равнины Пада.
Древние отнесли переход Ганнибала через Альпы к наиболее дерзновенным предприятиям, на которые отваживался человек. Нет, Альпы не были неприступны, подобно Памиру или Гималаям.
Из всех гор это были самые домашние горы, но лишь в восприятии человека, который видел горы дикие и ужасающие. Обитатель Ойкумены не знал диких и ужасных гор, и потому Альпы поражали его воображение. Немногие безумцы рисковали преодолеть их, но никто не пытался сделать это со стотысячным войском. Ганнибал дерзнул, и этот его подвиг был поставлен современниками выше всех прочих — выше Треббии, выше Тразимена, выше, быть может, Канн.
Это было необыкновенно трудно: преодолеть себя и заставить шагнуть в неизведанное — в частокол горных пиков и пасти ущелий. Это было необыкновенно трудно: заставить последовать за собой многих других, не столь честолюбивых и не снедаемых яростной местью. Просто за деньги. Они брали деньги за смерть, но неизведанность порой страшнее смерти, ибо смерть пугает именно фактом своей неотвратимости, и в этом изведана, а неизведанное не гарантирует даже и смерти. Трудно сказать, что пугало моряков Колумба: бескрайний океан, фантасмагоричные чудовища или перспектива очутиться там, где недействительны законы привычного мира, где, может быть, другое солнце, другое небо, другой воздух, другая жизнь, другая смерть. Или нет всего этого, а есть… Что? Нет ответа, и это пугает — пугает больше нечестья, больше боли, больше самой смерти.
Здесь Ганнибал сродни Колумбу, хотя, конечно. Пуниец знал, что Альпы преодолимы, что чрез них не раз и не два ходили дикари. Но что значит чей-то иной опыт в сравнении с твоим собственным? Что?!
Ганнибал рискнул и повел. И прошел. И доказал, что человеку доступно все. Кто знает, не будь Ганнибала, был ли Колумб? Кто?! А позднее прошли многие и проложили дорогу; горы уже не пугали. И после Колумба тоже были многие и прочертили морские пути; ведь океан тоже уже не пугал. Но Ганнибал был первым. Но Колумб был первым.
Они пересилили страх, они перешагнули через него. И Колумбу воздвигли статую, и не одну. А Ганнибалу так и не воздвигли. Он победил горы, победил людей, но был побежден обстоятельствами, славу чего приписали себе люди. А, приписав славу, они постарались забыть о победителе.
В мире много статуй колумбам, в мире много статуй победоносным вождям. И раз уж никому не приходит в голову воздвигнуть монумент человеку, победившему при Тицине и Треббии, Тразимене и Каннах, так поставьте памятник человеку, победившему горы. Это сейчас Альпы почти домашни, а бывали времена, когда те были дики и пугающи. Бывали…
Через три дня все ганнибалово войско вышло на равнины Пада. Здесь Ганнибал честно расплатился с купцом Келастисом, заметив:
— Теперь тебе надо опасаться мести римлян. Купец усмехнулся.
— Есть лишь один человек, кого я боюсь, но он, вернее, она далеко! Прощай.
С этими словами купец исчез, чтобы вернуться через годы, а, быть может, века. Ганнибалу было не до него. Он расставил полки по окрестным селениям, а лошадей и слонов приказал развести по пастбищам. Солдаты и животные должны были набраться сил для предстоящих сражений. В лагерь Ганнибала начинали сходиться враждебные Риму галлы. Война началась…
Царский посланник застал Арата в катагонионе. Знаменитый стратег сидел за обшарпанным деревянным столом на такой же обшарпанной скамье. Пред ним стояли глиняная миска с фасолью, в которой там и сям торчали скудные клочки мяса, а чаше — острые сколы бараньих костей, и киаф, наполовину уже пустой. Еда была самой дрянной — это гонец понял сразу же, оценив ее быстрым взором знатока, искушенного как в изысках царской кухни, так и в нехитрой стряпне харчевен; вино — тоже паршивое: хорошего в Этолии вообще не водилось.
Все это — плохая еда и дурное вино — настроило гонца на скептический лад. Арат, человек известный в Элладе не менее, чем покойный Антигон или царь Клеомен, как говорят, тоже уже покойный, питается такой дрянью? Да еще в полном одиночестве, без собутыльников и друзей! Гонец позволил себе усмехнуться. Но усмешка была короткой, мимолетной. Спустя мгновение она исчезла, сменившись почтительной миной.
— Достойный Арат! — Гонец поклонился.
Арат поднял голову, вопросительно уставившись на гостя блеклыми, словно у рака, глазами. Изборожденное морщинами лицо его было устало, в сивой щетине подле рта запуталась бобовая долька.
— Достойный Арат! — с чувством повторил гонец. — Царь ищет тебя. Он объявил пир по случаю взятия Ферма и хочет видеть тебя подле своей особы!
Взор Арата был пуст, словно тот не понимал, о чем идет речь. Бледные губы подрагивали.
«Как же он стар! — подумал гонец. — Не хотел бы я быть таким старым. Лучше уж сложить голову в какой-нибудь потасовке!»
Арат и впрямь был стар, хотя и не столь, как казалось юному, полному сил гонцу. Давно минуло полвека, как он появился на свет. Не так уж много, скажете вы. Но полвека в те давние времена были сроком громадным, почти недостижимым. Особенно для воина. Особенно, если эти полвека были насыщены событиями, словно мясная похлебка чечевицей. Минули годы бурной юности, героической зрелости, пришедшей следом славы. Минули годы битв и дерзких переворотов. Все минуло. Остались лишь шрамы от укусов вражьей стали да неслышно подкравшаяся старость.
— Арат! — воскликнул, напоминая о себе, посланец.
— Да! Да! — очнулся стратег. — Уже?
На этот раз гонец не сумел утаить усмешку, но быстро справился с нею. Царь Филипп подчеркивал уважение к Арату, а значит, царские слуги должны тем более почтительно относиться к старцу.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии